Дочь Великой Степи

– Ты спрашиваешь почему? – Гладиатор обвел рукой шумное застолье. – А разве не видишь? Посмотри, сколько тут головорезов! Каждый из них в бою не хуже меня, и каждый надеется выжить. Но через четыре дня, когда завершится полный цикл нынешних игр, в лучшем случае жива будет лишь половина. Остальным выпустят потроха на потеху римскому сброду. Потом к их телам прикоснутся раскаленным железом, чтобы убедиться, что жизнь окончательно ушла из них. Их отнесут в сполиарий, затем вырежут печенку, бережно выпустят кровь в специальный сосуд и продадут лекарям – здешние лекари верят, что наша кровь и плоть исцеляют…

При этих словах Гипсикратия непроизвольно вздрогнула, словно ощутив прикосновение разогретого докрасна прута к своей коже. Тем не менее она снова попробовала приободрить соотечественника:

– Если ты будешь верить в свою удачу, то победишь! Сколько побед ты уже одержал, брат?

Пару мгновений гладиатор молча смотрел прямо перед собой, а затем с горечью ответил:

– Победы! Победы! В задницу Вейю эти победы! Мой наставник Галлик одержал сорок девять побед – выигравшие на его боях подарили ему меч из чистого золота. И что же? Он был растерзан паршивыми псами на второразрядных играх в каком-то занюханном Медиолануме! У него было полмиллиона сестерциев. Полмиллиона серебром – это пять тысяч раз по сто, чтобы тебе было легче представить, сестра! И зачем они мертвецу? Что же говорить обо мне? Я победил семерых, четырех из них убил, один раз был побежден и волей устроителя пощажен. Но если подумать, я уже должен быть мертв. Ты понимаешь это?

– Не хорони себя, – смущенно пробормотала скифянка. – Надо надеяться на лучшее, и тогда боги тебя не оставят.

– Твоими бы устами… Как ты попала сюда, сестра?

– Я… – Она запнулась.

– Не важно, – он махнул рукой. – Я родом из Неаполя. Из того Неаполя, который называют Скифским. Отец мой – ардар в долине Красной речки. При Палаке мы восстали на йованов… и проиграли. Я бежал с отцом в горы. Потом меня поймали тавры и продали в рабство, а что с другими родичами, я и не знаю. Пять лет я служил римскому всаднику – таскал тюки, ящики и бочки, крыл крышу и сколачивал мебель. Мой господин всегда был мною доволен. Но он умер, и меня продали в гладиаторы. Наследник решил, что человек, обладающий такой, как у меня, силой, должен стать хорошим гладиатором и принести ему хорошие деньги. Мне еще говорили, что, мол, терять нечего, раб всегда останется рабом, а в случае удачи ты, мол, сможешь завоевать свободу… А ты тоже из тавроскифов, сестра?

– Нет, мой род живет… жил у Дан-Абры…

– Под сарматами?

– Под сарматами… – согласилась она, не уточняя.

– Не важно… – повторил он, как видно, что-то почувствовав. – Если вдруг ты когда-нибудь вернешься в родные края, то спроси: не знает ли кто семью ардара Арианта? Если моим родичам удалось спастись… Отнеси им весть о моей смерти и скажи, что любовь моя останется с ними и после того, как я ушел в Маналу. А еще скажи им… хоть это и неправда… что я шел на смерть без страха и умер, как подобает сколоту!

При этих словах слезы вновь потекли по его лицу.

– Ты не умрешь, – попыталась она утешить скифа. – Ты выиграешь еще двенадцать боев, и тебе даруют свободу! Твой наставник не захотел воспользоваться этим обычаем, он предпочел остаться на арене, как многие предпочитают, – но ведь это их выбор! Ты можешь сделать другой.

– Да благословят тебя боги за твою доброту, сестричка! – гладиатор вытер слезы рукой.

– Как тебя зовут?

– Атей.

– А меня… меня Зиндра, – сказала она.

И каждый из них сжал рукой ладонь другого. Ни эллины, ни римляне не знают этого обычая.

– Иди сюда, Фульга! – позвала ее Личиска. – Попробуй – нежнейший ягненок!

– Finis! – рявкнул один из совсем уже опьяневших гладиаторов. – Конец!

И тут же все, стуча кубками по столам, заорали: «Ко-нец, ко-нец!..»

Те, кто еще не ушел из-за столов, похватали своих подруг и куда-то поволокли их: места в каморках уже не оставалось, но вряд ли это сейчас было важно для них. А Гипсикратия, повинуясь жесту Руфуса, отправилась за ним, в каморку под трибунами.

Ей предстояло хорошо выспаться.

Ведь завтра ее первый бой.

* * *

Большой цирк действительно был большим. Гипсикратия видела его не в первый раз. Ее и десяток других, особо отличившихся тироний, уже дважды вывозили на игры: сперва просто как зрителей, а последний раз даже на подмену, если кто-то в основной команде свалится слишком рано или, того хуже, дрогнет, вызвав неудовольствие публики… но тогда обошлось. И все равно не могла не удивляться.

Он был больше театра и гипподрома в Синопе, взятых вместе. По словам Руфуса, в нем могло собраться двести тысяч зрителей, не считая тех, кто наблюдал за представлениями стоя.

Две сотни тысяч! Две Синопы!

Он лежал между Авентинским и Палатинским холмами. Издревле, еще при царях (в этой странной республике-«общеделии» когда-то были свои цари), тут происходили конные скачки и в ряд по кругу арены могло ехать двенадцать колесниц одновременно. А затем и гладиаторам место нашлось…