Дочь времени

— Не только гуляли, но и были частью истеблишмента. Ведь от них, как от членов королевской семьи, зависела жизнь всего королевства. Я читал хронику города Йорка, которую вел некто Дэвис. Сын Георга Уорик-младший и его кузен, молодой граф Линкольн, были членами Совета. Это видно из письма, которое направил им город в 1485 году. Более того, в том же Йорке в торжественной обстановке Ричард возвел Уорика в рыцарское достоинство одновременно со своим сыном, — Каррадин внезапно прервал рассказ и напрямик спросил Гранта: — У вас есть намерение обо всем этом написать книгу?

— Книгу? — удивленно переспросил Грант. — Боже упаси! С чего вы взяли?

— Потому что мне самому пришла такая мысль. Это намного увлекательнее Крестьянского восстания.

— Ну что ж, валяйте!

— Я хотел бы доказать отцу, на что способен. Он думает, что я ни на что не гожусь, ведь меня не интересуют ни мебель, ни маркетинг, ни рост или падение продаж. Если он увидит своими глазами мою книгу, может быть, поверит, что все-таки не зря старался. Пусть даже кое-когда похвастается, не беда.

Глаза Гранта потеплели.

— Забыл спросить, как вам понравился Кросби-плейс?

— Я от него в восторге. Если бы Каррадин Третий увидел дом, он захотел бы перевезти его в Штаты и поставить где-нибудь в Аппалачах.

— Если вы напишете о Ричарде книгу, он так и сделает. Будет считать его совладельцем своего дома. Как будет называться ваша книга?

— «История лжет» — это слова Генри Форда.

— Отлично.

— Но прежде чем я засяду за работу, предстоит еще много прочесть и найти множество других данных.

— Без этого не обойтись. Далеко еще до самого главного.

— То есть?..

— Кто в конце концов убил мальчиков?

— Ах, да!

— Если дети были живы, когда Тауэр перешел к Генриху, то что с ними произошло потом?

— Я еще займусь этим. Пока что хотелось бы выяснить, почему Генриху так надо было скрыть от всех закон о престолонаследии.

Брент собрался уже уходить, как вдруг обратил внимание на перевернутый портрет Ричарда. Он поднял и поставил его так, как он стоял раньше, заботливо пододвинув к нему стопку книг.

— Держись, — приказал он Ричарду. — Скоро я верну тебе твое законное место.

Закрывая за собой дверь, он услышал голос Гранта:

— Я сейчас вспомнил об одном историческом событии, которое не относится к «тонипэнди».

— Каком? — Брент застыл на месте.

— Резня в Гленко.

— Она действительно была?

— Была!

Голова Брэнта высунулась из-за двери.

— И что же, мистер Грант?

— Человек, отдавший приказ о резне, был, оказывается, ковенантором.

13

Не прошло и пятнадцати минут после ухода Каррадина, как, излучая доброту, явилась Марта, увешанная цветами, свертками книг, коробками конфет. Но Грант с головой ушел в историю XV века Кэтберта Олифанта. Он рассеянно поздоровался с Мартой, что было для нее совершенно непривычно.

— Если бы твой зять убил твоих двух сыновей, приняла бы ты от него кругленькую сумму в виде пенсии?

— Вопрос, я полагаю, риторический, — проговорила Марта, опуская на стол цветы и ища глазами подходящую вазу.

— Честно говоря, я считаю, что все историки — сумасшедшие. Ты только послушай: «Поведение вдовствующей королевы было труднообъяснимым: то ли она боялись, что ее силой лишат убежища, то ли она просто устала от одиночества, живя в Вестминстере, и поэтому в апатии решила, что придется примириться с убийцей своих сыновей».

— Господи, — воскликнула Марта с искренним удивлением, повернувшись к нему, держа в одной руке фаянсовую банку, а в другой — стеклянный цилиндр.

— Как ты думаешь, историки верят в то, что говорят?

— Какая это вдовствующая королева?

— Елизавета Вудвилль, жена Эдуарда Четвертого.

— Я ее когда-то играла. Это была совсем маленькая роль в пьесе об Уорике Делателе Королей.

— Хорошо. Пусть я только полицейский, — сказал Грант. — Пусть я не вращался в таком обществе. Может быть, мне просто везло на хороших людей. Но где водятся женщины, которые дружат с убийцей своих детей?

— В Греции, — ответила Марта. — В Древней Греции.

— Не припомню аналогов даже там.

— Тогда в сумасшедшем доме. За Елизаветой Вудвилль ничего такого не числилось?

— Во всяком случае, никто ничего подобного не замечал. Она все же двадцать с лишним лет была королевой.

— Все это похоже на фарс, как ты не понимаешь, — Марта продолжала расставлять цветы. — На фарс, а не на трагедию. «Да, конечно, он убил Эдуарда и маленького Ричарда, но он такой милый, а мне с моим ревматизмом так вредно жить в комнатах с окнами на север».

Грант засмеялся — к нему вернулось хорошее настроение.

— Разумеется, ты права. Абсурд какой-то. Это уже что-то из области черного юмора, а не беспристрастной истории. Странный народ эти историки. У них начисто отсутствует способность оценить правдоподобие ситуации. Для них история — это аттракцион, где в щелочку можно увидеть, как где-то на дальнем плане двигаются маленькие плоские фигурки.

— Может быть, за чтением судебных дел и ты разучился видеть живых людей, забыл, как они ведут себя в жизни?

— Как бы ты ее сыграла? — Грант вдруг вспомнил, что профессия Марты приучила ее вникать в мотивы поступков.

— Кого?