Дочери без матерей. Как пережить утрату

Вероника Динс-Радж, которая изучала связь между ранней потерей родителя и восприятием продолжительности жизни, считает, что раннее столкновение со смертью позволяет детям перенять более экзистенциальное отношение к жизни, что в итоге мотивирует их на успех. «Фрейд говорил, что мы не можем смотреть на собственную смерть, – поясняет доктор Динс-Радж. – Но экзистенциалисты считают, что человек должен осознать свои пределы, чтобы добиться успеха. Желаемого можно достичь, только если веришь, что жизнь существует между двух якорей – рождением и смертью. Экзистенциалисты понимают, что она не бесконечна. После смерти родителя люди оглядываются по сторонам, спрашивая себя: “Что осталось сделать?” И делают это».

Поскольку смерть матери – самая близкая возможность для дочери ощутить свою смертность, утрата учит ее тому, что любая и особенно ее жизнь имеет пределы и может закончиться очень быстро, порой без предупреждения. Хотя в отличие от других женщин женщина без матери относится к миру как к менее контролируемому месту, она ставит четкие цели и старается достичь их, пока есть время. Доктор Динс-Радж поясняет: «Эти женщины говорят: “Хорошо, вероятно, я доживу до 55 или 60 лет, но я хочу сделать X или Y. Поэтому я должна делать это быстрее. Если проживу больше, сделаю другие вещи”. Мать могла умереть, не реализовав свои мечты, но ее дочь не допустит такого расклада. Она не может контролировать смерть, но личные действия зависят лишь от нее».

Анна Квиндлен, обладательница Пулитцеровской премии и автор книг-бестселлеров, собиралась заняться писательским делом до того, как ее мать умерла от рака яичников. Тогда ей было 19 лет.

Но она говорит, что утрата мотивировала достичь большего за меньшее время. «Когда я была молодым репортером – а мне пришлось работать репортером в 19 лет, и я перешла в The New York Times в 24 года, – люди говорили: “Почему ты так спешишь? У тебя целая жизнь впереди”, – вспоминает Квиндлен. – В глубине души я думала: “Ну да, конечно. Возможно, мне осталось жить пять или десять лет”. Я чувствовала, что моя жизнь ускорилась».

Как и Квиндлен, многие успешные дочери без матерей с рождения имели интеллектуальную или творческую предрасположенность. Утрата не наделила женщин новыми навыками, которых ранее не было, но позволила таланту выйти на свободу или вселила решимость, которая позволила им вытолкнуть свои способности за безопасные и предсказуемые пределы.

Когда ранняя утрата становится главным элементом идентичности дочери, она может осознанно или нет управлять своими карьерными решениями. Например, 41-летняя писательница, которой было восемь лет, когда ее мать умерла, говорит, что пишет книги об отношениях матерей и дочерей, потому что эти истории позволяют ей скорбеть на безопасном расстоянии. 49-летняя женщина-адвокат, которой было 16 лет, когда ее мать умерла, сегодня борется за права женщин, потому что помнит, как на ее мать давили традиционные гендерные ограничения 1950-х годов. 54-летняя женщина – профессор по биологии опухолевых клеток, чья мать умерла от рака груди в 1953 году, решила посвятить карьеру исследованию этого заболевания, когда ей было 13 лет:

Я помню, как ходила вокруг постели матери, лежавшей без сознания после инъекции морфия. Тогда я была худенькой неловкой девочкой, даже не подростком. Я решительно пообещала самой себе: «Когда вырасту, я сделаю что-нибудь с этой болезнью». Шли годы, и это обещание иногда всплывало на поверхность, влияя на мой путь. В старшей школе и университете я выбрала биологию вместо музыки, потому что музыка не помогла бы мне решить проблему смерти матери. Я выбрала аспирантуру по генетике и микробиологии, а не медицинскую школу, потому что терапевты не смогли спасти мою мать. Нужны новые исследования, чтобы у них появились необходимые инструменты для работы. Сегодня я профессор в университете и веду исследовательскую программу, посвященную раку груди. Я пытаюсь определить причины, чтобы предотвратить болезнь и не дать другим женщинам умереть, как умерла моя мать.