У меня есть собака, и ее люблю. Недавно со мной ночевал друг, и я впервые позволила кому-то спать со мной в одной постели с тех пор, как завела собаку. После этого она очень разозлилась на меня и сжевала очки. Моя собака еще никогда так себя не вела. Я была в ярости. Наверное, глупо учиться на поступках собаки, но неожиданно я поняла, что могу злиться на нее и по-прежнему любить. Тогда я подумала: «Наверное, это как расти с мамой». Ты знаешь, что можешь ошибиться, разозлить кого-то, а он все равно будет любить тебя и не прогонит. Я никогда не ощущала подобного раньше. Думаю, это чувство, разрешение самой себе любить кого-то и быть любимой – одно из самых сложных заданий в моей жизни.
Позднее детство (6-12 дет)
Некоторые психологи полагают, что детям, потерявшим родителя на этой стадии развития, особенно тяжело адаптироваться к утрате. У них достаточно развиты когнитивные и эмоциональные навыки, чтобы прочувствовать утрату, но мало ресурсов по управлению эмоциями. Застряв между переменами и адаптацией, дети нередко пытаются игнорировать свои тяжелые чувства. Психолог Джудит Мишне пишет:
Они стараются избегать упоминаний об умершем родителе и погрузиться в игры, просят «сменить тему». Избегание необратимой утраты подкрепляется фантазиями о возвращении родителя. При этом ребенок признает факт смерти. Эти тенденции признания и отрицания существуют параллельно, идут рука об руку.
Зигмунд Фрейд называл данный феномен – разрешение факту и фантазии, принятию и отрицанию существовать бок о бок – расщеплением. Так или иначе мы все сталкиваемся с ним, когда теряем родителя. Но в позднем детстве внутреннее напряжение усиливается, если ребенок получает минимальную или неверную информацию о том, что кажется ему серьезным событием. Малышу обычно говорят, что его мама «ушла» или «заснула», и он часто воспринимает такие слова буквально. Но более взрослый ребенок, который к семи-восьми годам понимает смысл болезней и смерти и распознает эвфемизмы, чувствует себя отставленным в сторону, проходной фигурой в семейной драме.
Мэри Джо, которой было восемь лет, когда ее мать умерла, знала о тяжелой болезни мамы, но отец не говорил с ней об этом. Она слышала, как мама кричала от боли, – это был подавляемый образ, хотя и не выдуманный. Но молчание членов семьи запутало Мэри Джо настолько, что она хранила в себе страх и чувство утраты почти 30 лет.