Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Раз Бирнс заподозрил неладное, значит, и другие скоро начнут задаваться подобными вопросами. Если состояние отца будет и дальше ухудшаться, на синусит это никак не спишешь, так что Анне теперь жизненно важно было встать живым щитом на пути излишне любопытствующих. Никто не должен знать, насколько он плох, – ни Бирнс, ни прочие американские делегаты, не говоря уже о Черчилле и Сталине. Успешный союз Рузвельта, Черчилля и Сталина строился на прочных личных отношениях трёх государственных мужей, и нельзя было допустить, чтобы что-то поколебало этот фундамент, когда победа так близка.

К счастью, по пути на Мальту у Рузвельта оказалась масса времени для отдыха. Поскольку судно следовало в режиме радиомолчания, президент не обязан был отвечать на входящие сообщения, за исключением экстренных молний, ответы на которые шли через сложную систему курьерской доставки. За вычетом недолгого времени на прочтение подготовленных Госдепартаментом информационных материалов к конференции, он был волен расслабляться на палубе под солнцем, дремать или перебирать любимую коллекцию почтовых марок у себя в каюте{72}. В Ялте действие предписанного Брюэнном правила четырёх рабочих часов в сутки вынужденно приостанавливалось до конца конференции: не мог же Рузвельт уклоняться от участия в многочасовых пленарных заседаниях или официальных обедах, которые из-за обилия речей будут неминуемо затягиваться до глубокой ночи. Самое большее, что могла сделать Анна, – это попытаться устроить отцу как можно более полный и глубокий отдых в предрассветные и утренние часы. Но вся американская делегация размещалась в одном здании, и она не сможет воспрепятствовать госсекретарю Стеттиниусу, Гарри Гопкинсу или другим американским делегатам заглянуть к президенту на пару слов. Иного рода нежданную проблему поставил перед нею Черчилль, всю дорогу бомбардировавший «Куинси» телеграммами на имя Рузвельта. Причём лишь в некоторых из них речь шла о важных военно-политических вопросах, а по большей части британский премьер сетовал на трудности поездки в Ялту и неудобства размещения там{73}.

Если этот деятель столь изматывающе назойлив по телеграфу, то при личном общении он отцу все нервы вымотает, опасалась Анна. Черчилль же продолжал настаивать на том, чтобы ему запланировали частные аудиенции с Рузвельтом, но Анна этого допустить не могла. Ведь если позволить Черчиллю посильнее надавить на отца, тот, неровен час, не выдержит и скоропостижно скончается от нервного истощения или инсульта. Союз союзом, а у Рузвельта были теперь опасения и поважнее, нежели риск обидеть Черчилля. Остаток своей жизненной энергии он должен был направить на главное – защиту приоритетных интересов Америки в Ялте. И преуспеть в этом он мог лишь через сотрудничество – и не только с Британией, мощь которой за годы войны заметно пошла на убыль, но и с Советами.

Прежде всего, Рузвельт был преисполнен решимости сохранить жизни американцев, в частности, на Тихом океане. Его генералы прогнозировали, что стратегия поэтапного захвата слабо защищенных островков, оптимально подходящих для размещения авиабаз в тихоокеанской акватории, позволит подготовить решающее наступление на главные острова Японского архипелага. И, хотя эта стратегия реализовывалась успешно, дело двигалось слишком медленно, поскольку даже после недавних побед на Марианских островах и Филиппинах стратеги не видели возможности для начала полномасштабного вторжения в Японию ранее, чем через год. Более того, после высадки боевые действия на Японских островах могли затянуться и превратиться в жестокую позиционную войну на истощение. В конечной победе союзников сомнений не было, но, если обещанное, но пока что ни разу не испытанное чудо-оружие так и не появится, за полтора-два года кровавой мясорубки ценой победы может стать жизнь миллиона американцев. Если же Рузвельту удастся втянуть Советы в войну с Японией и тем приблизить её завершение, он спасет эти жизни.