Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Вторая задача Рузвельта носила стратегический и отчасти личный характер. Мощь Советского Союза под руководством Сталина росла по экспоненте, и теперь к этой стране никак нельзя было относиться по старинке – как к некой далекой и загадочной европейской периферии. Теперь необходимо было сделать Советы частью единого мироустройства. Для этого, по замыслу Рузвельта, нужно было обеспечить их гарантированное участие в глобальном братстве, объединённом приверженностью миру. Вудро Вильсон, которого Рузвельт почитал за героя, предпринял попытку сформировать такое братство – Лигу Наций. Как помощник морского министра, Рузвельт в 1919 году участвовал в работе Парижской мирной конференции и видел воочию закулисные политические манёвры, сделавшие эту лигу нежизнеспособной. Сейчас Рузвельт собирался преуспеть в том, что не удалось Вильсону. И участие Советского Союза в миротворческой организации, которая объединит все нации, было, по мнению Рузвельта, критически важным. На Черчилля-то он и так мог положиться как на давнего друга и партнёра, а вот Сталина нужно будет в Ялте всячески уговаривать и соблазнять. Но он твёрдо верил, что и Сталин не устоит перед его, Рузвельта, личной силой убеждения.

Что до Уинстона Черчилля, то он, в целом, был Анне симпатичен. Познакомились они в мае 1943 года, когда Черчилль посетил Вашингтон; она как раз тогда приезжала в столицу, чтобы проводить мужа на войну. Анна нашла британского премьера блестящим, ярким и безусловно умным собеседником, хотя и не без замашек комика-эксцентрика: он вдыхал нюхательный табак такими дозами и чихал так громко, что «потрясал дом до основания»{74}. Но одно дело наслаждаться обществом Черчилля, по достоинству оценивая его вклад в военное партнёрство, и совсем другое – принимать как данность его старомодные и насквозь империалистические взгляды на мир. Как писала Анне Элеонора всего через месяц после атаки на Перл-Харбор и вступления Америки в войну: «Мне мистер Черчилль нравится, – он и мил, и эмоционален, и очень человечен, – но я не хочу, чтобы именно он подписывал мир, а тем более следил за его соблюдением»{75}.

IV. 2 февраля 1945 г.

Аверелл Гарриман проделал две тысячи миль из Москвы до Мальты, чтобы лично ввести Рузвельта в курс дел, касающихся советско-польских отношений, запросов Москвы по части репараций и цены вступления Сталина в войну с Японией. Пробыв послом в СССР почти полтора года, он понимал внутреннюю механику советского режима лучше других американцев. Однако же на официальный совместный ланч американского президента и британского премьера в каюте-люкс Рузвельта на борту «Куинси» Гарримана не пригласили, что явно означало, что застолье будет не рабочим, а дружественно-протокольным. Об этом свидетельствовал и состав участников: Анна, Сара, Эд Стеттиниус, Энтони Иден, Джимми Бирнс и адмирал флота Уильям Лехи, начальник рузвельтовского генштаба{76}.

Мало того что Гарриману изо дня в день приходилось выслушивать в свой адрес упрёки за его согласие на проведение предстоящей конференции в месте столь отдалённом и негостеприимном, – так теперь его раздражение усугублялось ещё и серьёзным вывихом лодыжки, полученным на скалистых уступах Мальты. Но после неформально переданного Рузвельтом согласия провести встречу на Чёрном море от Гарримана более ничего не зависело. Как он сам сказал Саре Черчилль: «Так ведь либо там, либо в одном из двух мест ещё хуже». С точки зрения человека, привыкшего к роскошной жизни, конференция была изначально овеяна зловещей аурой{77}.