Дочери Лалады. Паруса души

Тучи раздуло, и сквозь рваные просветы виднелось вечернее небо — чистое, холодное. В воздухе действительно разлилась пронзительная свежесть, Онирис поёжилась, а Эллейв надела перчатки. Стоял второй осенний месяц лёйфолльмоанн («месяц листопада» в переводе с навьего), но до устойчивого холода оставалось ещё долго: снег в столице теперь ложился не раньше середины первого зимнего месяца фрейзингсмоанна («месяца мороза»). В лёйфолльмоанне ещё нередки были волны потепления, будто лето пыталось вернуться, бросить напоследок ещё несколько своих ласковых лучей на засыпающую землю и увядающие лиственные наряды деревьев. Такая пора называлась «зумерншотен» — «тень лета». Сезон навигации у берегов Длани после разгорания Макши тоже удлинился: море покрывалось льдом только на один месяц зимой, да и то это был совсем тоненький ледок.

— Чудесный вечер, не находишь? — заметила Эллейв, галантно предоставляя свою руку Онирис для опоры.

— Да, дышится славно, — кивнула та, просовывая под её локоть свою ладонь.

Они неспешно двинулись вдоль улицы, ещё вполне оживлённой в этот вечерний час. Онирис молчала: её сердце обмирало, а по лопаткам бродили толпами мурашки от ощущения  огромного сильного хищника рядом. Звериная ипостась очень сильно проступала в Эллейв даже в людском облике, но это не столько во внешности выражалось, сколько именно в этом пульсирующем, вибрирующем поле, окружавшем её. Но зверь этот не представлял для девушки опасности, не нападал, в нём не было коварства, напротив — ощущение надёжности не покидало Онирис рядом с ним. Эта крепкая рука была очень прочной опорой, Онирис даже исподтишка позволила себе пощупать мускулы — твёрдые, точно стальные. И тут же сконфузилась, устыдившись своего откровенно оценивающего поползновения. Но Эллейв будто и не заметила, а может, тактично притворилась, что не заметила, как пальчики девушки на пару мгновений переместились с её предплечья на двуглавую мышцу. Заворожённая этой силой, Онирис притихла.

— Ты, наверно, давно живёшь в столице? — первой нарушила молчание Эллейв.

— С рождения, — ответила Онирис.

— А я родом с Силлегских островов, — сказала Эллейв.

— Я никогда не бывала там, — задумчиво молвила Онирис. — Но слышала, что это чудесное место...

— О да, — с жаром подтвердила Эллейв. — Это земля цветущих садов... А ещё там есть Белая Волчица, которая исполняет желания.

— Да, я что-то слышала об этом, — неуверенно кивнула Онирис. — Она действительно их исполняет, или это просто старинное поверье?

Эллейв ответила не сразу, и Онирис забеспокоилась: не сказала ли она что-нибудь  неуместное? Впрочем, размеренная, уверенная походка Эллейв не сбилась, а крепкая рука, облачённая в тёмно-синий рукав мундира, не переставала быть надёжной опорой.

— Да, это правда, — сказала она наконец. — Однажды моя матушка загадала желание, и Волчица его исполнила.

Снова повисла тишина, в которой звенели струнки прошлого — очень важного, но печального, пронзительно-горького. Онирис осторожно спросила:

— И что это было за желание?

И опять Эллейв не сразу дала ответ. Каблуки её сверкающих сапог мерно постукивали по тротуару.

— Она загадала, чтобы их с Владычицей Дамрад любовь не кончалась никогда, — молвила она наконец. — И это сбылось. Они любили друг друга всю жизнь, до самой смерти Владычицы.

Онирис смущённо молчала. Имя Владычицы Дамрад в их доме почти никогда не произносилось, а если и звучало, то матушка Темань сразу становилась мрачной, напряжённой. Временами девушке было даже совестно оттого, что они с батюшкой Тирлейфом приходились воинственной правительнице близкими родичами.

— А кто твоя матушка? — еле слышно спросила она.

— Её зовут Игтрауд, — ответила Эллейв, и в её голосе прозвучали тёплые нотки. — Они с Дамрад были двоюродными сёстрами. Вы с ней немного похожи.

Видимо, настала очередь Онирис рассказывать о себе.

— Мою матушку зовут Темань, — проговорила она. — А батюшку — Тирлейф. Я — внучка Дамрад.

И снова мерный шаг Эллейв не сбился с ритма, но голос прозвучал задумчиво.

— Знаешь, я в тебе сразу ощутила что-то близкое. Будто сестру встретила... Нет, больше, чем сестру. Получается, мы с тобой в довольно дальнем родстве... Даже не знаю, как эта степень называется. Но своей душой ты мне более родная, чем по крови, и я не могу это объяснить. Просто родная и всё. Поэтому я и не смогла пройти мимо тебя.

Онирис тоже могла сказать, что её посетило необъяснимое ощущение, когда они встретились взглядами, стоя через дорогу друг от друга. Дорога — будто река, а они — на разных берегах. Что это была за река? В голове Онирис вертелся образ, и она силилась его поймать...

Река времени.

— Моя матушка питала неприязнь к Дамрад, — сама не зная зачем, проронила она. — И, наверно, боялась. Она никогда не рассказывала об этом, она вообще старается даже её имени избегать... Но эта неприязнь витает в воздухе. Иногда я чувствую вину за то, что в моих жилах течёт её кровь...

— Глупости! Ты не виновата ни в чём, — быстро, с жаром сказала Эллейв. И спросила, нахмурившись: — Или матушка навязывает тебе эту вину?