Дочери Лалады. Паруса души

Её дочь и наследница престола Розгард, взяв в супруги Темань, пока не спешила обзаводиться мужьями для продолжения рода, но не возражала против Тирлейфа, статус которого в семье долго был непонятным: не родич, не муж, не наложник... Темань сама долго не могла определиться, что испытывает к этому, безусловно, очень славному парню; он трогательно любил дочку, от прав на которую ему когда-то было предписано отказаться в соответствии с договором. Темань порвала этот договор, и у Онирис появился любящий батюшка. И девочка росла настоящей папиной дочуркой, больше тянулась к отцу и дедушке, чем к матери. Темань иногда ловила себя на том, что в своей требовательности и стремлении к чрезмерной опеке становится похожей на свою собственную мать, от которой она в своё время сбежала с Севергой... Она одёргивала себя, ругала за такие замашки, повторяла себе: «Если так будет продолжаться, твоя дочь точно так же сбежит от тебя однажды».

Она понимала, что допускает роковые ошибки, но это получалось у неё против воли. Темань пыталась быть другой, но такую модель воспитания, по-видимому, усвоила с материнским молоком. Она безумно, до дрожи в руках, до паники боялась потерять дочь... Или, быть может, утратить власть над нею?!

«Я чудовище», — бичевала она себя порой.

Она не хотела быть матерью-деспотом, искренне не хотела! Но снова и снова ошибалась. И у неё душа холодела от мысли о том, в какую цену ей могут однажды обойтись эти ошибки.

Она с болью осознавала, что это юное создание уже отгораживается от неё, пытаясь уберечь себя, свою личность, свою независимость. Оно бессознательно стремилось остаться собой, не стать придатком матушки, не умеющим мыслить и чувствовать без указки извне. Темани очень хотелось выстроить уважительные отношения с дочерью, но боязнь утраты заставляла её то и дело нарушать границы маленькой растущей личности. Ей казалось, что она знает, как для её дочери будет лучше, и бесилась, когда та это «лучше» отвергала.

«Я никудышная мать», — с горечью корила себя Темань.

И, тем не менее, родила следом за девочкой ещё двоих мальчиков. С Онирис она уже что-то безвозвратно упустила, уже наделала ошибок; с ними, как она надеялась, всё будет иначе.

Внутренний мир Онирис был почти полностью закрыт от матери. Вот поэтому Темань и не узнала о том, что случилось одним осенним вечером...

Закончив дела, в пять часов вечера Онирис покинула своё учреждение, в котором служила без особого удовольствия, но и как будто без отвращения. Называлось оно «Государственное ведомство картографии и кадастра». Ей захотелось выпить чашечку отвара тэи с пирожным, и она зашла в уютную небольшую закусочную на Портовой улице. Зачем? Разве не могла она получить то же самое дома? Могла, но дома не было уюта и тишины. Дома были шумные младшие братцы, которые вечно приставали к ней со своими детскими играми. Их неуёмная энергия выматывала Онирис. Если бы она попыталась сделать это дома, половину её чашки выхлебал бы Ниэльм, а половину пирожного слопал бы Веренрульд. Эти два маленьких заводных ураганчика не дали бы ей ни минуты покоя.

Короче, она просто хотела выпить чашечку отвара ОДНА, а не вот это вот всё.

Одиночество в толпе — это было её привычное состояние. Кутаясь в плащ, она бездумно шагала по улице под тёмным вечерним небом, и свет фасадов отражался в её больших, спокойных и задумчивых глазах. Вывеска закусочной-кондитерской манила красочным изображением пирожных, а на другой стороне улицы располагалось питейное заведение. Онирис, конечно же, свернула к первой, а ко второму направлялась весёлая и шумная группа морских офицеров. Онирис внутренне поёжилась: хорошо, что не туда же, куда и она. Неугомонный они народ, беспокойный.

Её рука легла на ручку двери, а взгляд почему-то задержался на одном из этих моряков. А точнее, на одной.

Это была женщина-капитан великолепного роста и телосложения, с пронзительно-светлыми глазами, золотистой косицей с чёрной ленточкой, тёмными ресницами и волевой челюстью. На щеках она носила короткие и аккуратные бакенбарды в виде небольшого светлого пушка.

Что-то в ясноглазой, прямой, смелой красоте её лица заставило Онирис застыть и залюбоваться. Товарищ что-то сказал, и женщина-капитан засмеялась, открыв ряд превосходных, белых и крепких зубов с острыми клыками. Звериной, волчьей силой веяло от неё, но не мрачной, не пугающей, а напористой и светлой. Молодой жизнерадостный зверь, причём очень чуткий: кожей ощутив на себе взгляд, женщина-капитан через неширокую улицу посмотрела на Онирис, и та, вздрогнув, поспешила нырнуть в свой уютный мирок сладостей.

Её сердце колотилось, как будто хотело через горло вырваться наружу. Она уже не видела, что навья-капитан задержалась у двери своего заведения, задумчиво глядя ей вслед, пока не была со смехом втащена внутрь своими товарищами.