Дочери Лалады. Паруса души

— Что, никак судьбинушку свою повстречала? — огорошила её развязной шуткой уже несколько отяжелевшая от съеденного и выпитого костоправка.

— Тёть Беня, ну не моё это, не моё, — простонала Онирис.

— Тебе лишь бы в уголок забиться да там отсидеться, — ласково потрепала её по щеке Бенеда, хмельная и добрая. — Нет, дитя моё, от судьбы не уйдёшь, не спрячешься! Хоть в погребе укройся — и там найдёт тебя долюшка твоя! Коль и впрямь твоя она...

Онирис обуяла жажда, и она окидывала взглядом столы в поисках чего-нибудь не хмельного. Вот бы чашечку отвара тэи сейчас... И печенья, которым хрустела матушка утром. Да хотя бы просто глоток воды! Ну почему всё так нелепо, кувырком, через пень-колоду? Когда же проспится Эллейв?.. Угораздило же её...

К ней уже спешил отец. Онирис прильнула к нему и жалобно простонала:

— Батюшка, мне всё это не нравится... Можно, я уйду к себе? У меня голова кружится и болит... А ещё я безумно пить хочу... Тут вообще что-нибудь не хмельное осталось?

— Эй, малец! — подозвал батюшка уже выпущенного из комнаты Эрдруфа. — Сбегай-ка, достань из колодца свежей водицы, будь так любезен! Наполни кувшин и принеси в комнату к Онирис. — И добавил нежно и сочувственно, обращаясь к дочери: — Разумеется, радость моя, отдыхай. Никто тебя насильно заставлять не станет.

Мальчик унёсся исполнять поручение, а отец проводил Онирис в её комнату. Там она упала на кровать и бессильно расплакалась. Батюшка Тирлейф стал её ласково и обеспокоенно утешать, а она взяла и выпалила:

— Не нужны мне никакие Дни судьбы... Я и без них уже... Батюшка, я люблю Эллейв!

Отец оторопело моргал, глядя на неё с недоумением.

— Я не совсем понял, дорогая... Ты хочешь сказать — вот эту пьяную госпожу коркома, знакомую Збирдрид, вместе с которой та приехала сегодня?

— Батюшка, пожалуйста, не думай про неё плохо, она совсем не злоупотребляет выпивкой, — всхлипывала Онирис. — Она чудесная... Она не просто какая-то там знакомая Збиры, она моя избранница! Вот! Это она мне подарила, мы обручились! На самом деле она приехала, чтобы просить моей руки...

Онирис высвободила кольцо на цепочке из-под рубашки, а отец ошарашенно качал головой.

— М-да, ну и дела, — пробормотал он наконец. — Умеешь ты удивить, доченька! Когда же ты успела с нею обручиться? Да и вообще — встретиться? Мы с твоей матушкой — ни сном ни духом о твоих сердечных делах... Ты такая скрытная, дитя моё! Даже с нами, твоими родителями, ничем не делишься...

Эрдруф тем временем принёс кувшин, и пришлось ждать, пока он покинет комнату: парень был не в меру любопытен, вечно подглядывал и подслушивал, стремился быть в гуще самых важных событий. Вот и сейчас его любознательный нос чуял что-то интересненькое, а глаза жадно горели в неудержимом желании узнать какую-то презанятную историю, которая должна была здесь прозвучать: слова «сердечные дела» до его слуха успели долететь, и он мигом навострил уши. Увы, суровые взгляды взрослых недвусмысленно дали ему понять, что его присутствие нежелательно, и ему пришлось уйти. Напрасно он раскатал губу, никто и не собирался рассказывать историю при нём. А жаль!

— И под дверью не подслушивать, — сказала ему вслед Онирис. — А то знаю я тебя!

Когда дверь за ним закрылась, Онирис жадно выпила кружку холодной и вкусной воды. На самом деле отцу она открывалась охотнее, чем матушке. Он был более мягкий, понимающий, безгранично любящий и добрый. А с матушкой, нервной творческой натурой, не всегда бывало просто. Обоих родителей Онирис любила по-своему, но только от батюшки получала безусловную, всепрощающую, чистую и тёплую любовь. Казалось, ему для счастья хватало только самого существования дочери, а вот матушка требовала от неё достижений, успехов... Угодить ей порой было нелегко. Сложный матушкин характер тоже играл свою роль. Онирис иногда проще было ничем с ней не делиться, чем открыть душу и получить непрошеную критику, какие-то неуместные наставления, поучения. Конечно, матушка всё это делала из благих побуждений, желая дочери добра, вот только тихий внутренний голос подсказывал Онирис, что благо — оно, вообще-то, у каждого своё... И у каждого — своё понимание счастья.

2. Морская волчица

Великолепный город Ингильтвена сиял холодно-молочным светом зданий в ночи. Светились сами стены, наполненные магией зодчих. Некоторые фасады были покрыты прозрачной краской, и свечение получалось разноцветным. Полной тьмы здесь никогда не бывало, город никогда не засыпал. Даже глубокой ночью на улицах можно было встретить прохожих и движущиеся повозки.

Новая Владычица Седвейг не только не растеряла доставшееся ей от предшественницы добро, не развалила созданное Дамрад государство, но и весьма мудро приумножала его благосостояние. Злые языки говорили, что она слаба как правительница, но то было лишь злословие. На деле Седвейг правила довольно удачно, вдумчиво и основательно подходя ко всем делам страны.