Дочери Лалады. Паруса души

— А я благодарю тебя за твою невидимую поддержку. Я ощущаю её всегда, даже когда не совсем осознаю. Моё сердце чувствует биение твоего сердца рядом.

Пожалуй, это было слегка чересчур... Онирис внутренне застыла: не слишком ли особенные, не слишком ли нежные слова она произнесла? Но Эвельгер с присущей ему деликатностью не показал, что взволнован ими, и ответил учтиво:

— Я лишь воздаю тебе должное за исцеление, госпожа Онирис. Освобождённой от боли грудью дышится гораздо легче, и это бесценно. И любая плата за это была бы недостаточно высокой... Если бы мне представилась возможность отдать за тебя жизнь, я не колеблясь воспользовался бы ею. Хотелось бы мне оказаться на месте разбойницы Йеанн...

— Дорогой Эвельгер, не для того я тебя исцеляла, чтобы ты умирал, — ласково и тихо молвила Онирис. — Я исцеляла тебя, чтобы ты жил.

Он чуть заметно дрогнул ресницами, глядя на неё пристально, нежно.

— Только для тебя, госпожа Онирис. Моё сердце живёт только для тебя, чтобы поддерживать и защищать твоё сердце.

Она не улыбнулась шире, не посмотрела нежнее, лишь её рука сжала его руку чуть сильнее — незаметно для окружающих. Эллейв была поглощена общением с Ниэльмом, который потянул её за руку, чтобы о чём-то спросить, и она нагнулась к нему. Ответ на вопрос она прошептала ему на ухо, а следом легонько и нежно чмокнула в щёку.

Комната для новых членов семьи была уже готова, и в этом чувствовалась тёплая забота госпожи Игтрауд. Одну из гостевых спален оборудовали двумя кроватями для мальчиков, а на большой кровати предстояло спать Тирлейфу. Мебель в комнате переставили по-другому, убрали один шкаф, чтобы было просторнее, и добавили стол под окном, чтобы Тирлейф мог заниматься с мальчиками учёбой. Впрочем, учёбой не возбранялось заниматься и в библиотеке, хотя иногда там работала сама госпожа Игтрауд. У неё был свой кабинет, но порой она сидела и там. В память одушевлённого дома новых жильцов незамедлительно внесли, чтобы он обслуживал и их.

К обеду батюшка Гвентольф принёс из сада блюдо, полное огромных и душистых ягод йордхуббе. Это была первая волна урожая: за сезон их ожидалось ещё четыре. Кусты цвели и обильно давали плоды, затем после сбора выпускали новые цветоносы, на которых завязывались и опять наливались ягоды — и так далее. Урожай первой и второй волны обычно с жадностью и радостью съедался семейством в свежем виде, а плоды от дальнейших сборов уже шли в блюда, напитки и заготовки. Причём ягоды становились всё слаще раз от раза. Самым вкусным был последний, осенний урожай, и половина его обычно тоже охотно употреблялась свежей.

— Ну, мальчишки, налетайте! — добродушно улыбаясь, сказал батюшка Гвентольф. — Уверяю вас, вы такого в вашей холодной и хмурой столице никогда не пробовали!

Впрочем, йордхуббе выращивали и на большой земле, но там она была не такой сладкой и крупной, а также отдавала всего лишь один урожай в сезон. Мальчики широко распахнутыми глазами пожирали великолепные огромные ягоды, блестящие от капелек воды и источающие чарующий аромат, но батюшка Тирлейф строгим взглядом остановил их: воспитанные дети не должны хватать угощение первыми. Хозяйкой этого дома и стола была госпожа Игтрауд — она и принялась распределять ягоды между домочадцами, внимательно следя за тем, чтобы никто не был обижен количеством. Ягоды были очень мягкими и легко мялись, поэтому она аккуратно накалывала их на особую, очень тонкую и изящную двузубую вилку и раскладывала по тарелочкам для фруктов. Каждому досталась солидная горка душистых плодов.

— Ну вот, а вы жаловались, что в саду навозом пахнет, хе-хе, — посмеивался батюшка Гвентольф. — Вот она, обратная сторона запаха! Душистая, вкусная, сладкая!

— Безусловно, батюшка, безусловно, — со смешком согласилась госпожа Игтрауд. — Плоды твоих трудов бесподобны! Это просто чудо. Остаётся только удивляться, как всё устроено в природе. Такая с виду неказистая, а порой и не очень приятно пахнущая земля рождает такие восхитительные плоды! Природный круговорот веществ устроен удивительно и мудро.