Дочери Лалады. Паруса души

«Прекрасная Онирис» была встречена в Гвенверине шумным ликованием, равно как и два корабля, пережившие опасную встречу с морским чудовищем. О случившемся на Силлегских островах уже знали, поскольку существовала связь через сны, и немало пассажиров ею воспользовались, чтобы поведать о столь страшном, но счастливо закончившемся событии тем, кто их ждал дома.  

Пиратская шайка была немедленно арестована на берегу, и вопрос о её судьбе предстояло решать самой Владычице Седвейг, а предварительно для неё составлялся подробный письменный отчёт со свидетельскими показаниями о степени участия пиратов в спасении кораблей от хераупса. Отчёт сразу после происшествия начала составлять Одгунд, и Онирис с Арнугом ещё в плавании дали свои показания.

Первой, кого Ниэльм увидел на пристани, была Эллейв. Она стояла, широко и лучисто улыбаясь, и мальчик, миновав сходни, по которым слишком неторопливо спускался поток пассажиров, съехал на берег по наклонному мостику из хмари. Прямо так, на заднице, и съехал с торжествующим и ликующим воплем — едва ли не громче воя раненного хераупса. Это было настолько уморительное зрелище, что даже сдержанный Арнуг не мог не рассмеяться, а Эллейв разразилась звучными раскатами своего упругого, светлого и весёлого хохота, раскрывая навстречу Ниэльму объятия.

Это было самое трогательное воссоединение, какое только можно себе вообразить. Ниэльм, покрывая поцелуями всё лицо Эллейв, тоненько кричал:

— Госпожа Эллейв, родненькая моя, дорогая моя, самая-самая лучшая на свете, самая любимая!

Та, кружа его в объятиях и осыпая его мордашку градом ответных крепких чмоков, приговаривала растроганно:

— Ах ты, дружище мой... Моя ж ты радость... Лучик ты мой ясный... Золотце моё...

Прочих слов не было — только поцелуи, объятия и нежные прозвища. Ниэльм, отчаянно зажмурившись, обнял Эллейв за шею и прошептал с рыдающим выдохом:

— Госпожа Эллейв... У меня матушка умерла...

— Я знаю, золотце, знаю, мой хороший, — между поцелуями отвечала та.

— И Йеанн тоже умерла, — затрясся мальчик от всхлипов. — Её похоронили в море, сбросили в воду с мешком песка... Она не разбойница, она была хорошая, она спасла нас всех от хераупса... Почему, почему все умирают?

Эллейв уже знала все подробности из встречи с Онирис во сне. Поглаживая Ниэльма по голове и вороша пальцами его светлые кудри, она целовала его и тихо, нежно, проникновенно шептала:

— Бедный ты мой дружище... Сколько на тебя свалилось сразу! Ну ничего, ничего, ты же сильный... Ты умница. Мы с тобой выдержали, всё выдержали... Теперь мы вместе, мой родной, теперь всё будет хорошо... Я с тобой, с тобой, больше мы никогда не разлучимся...

— Всегда, всегда будем вместе, — вторил ей Ниэльм, жмурясь и всхлипывая, отвечая на поцелуи.

Эллейв жадно вжалась поцелуем в его щёку и застыла так, закрыв глаза и покачивая его в объятиях, а он мелко дрожал, судорожно вцепившись в неё и не отпуская. Онирис даже и думать было нечего о том, чтобы вклиниться в это единение, но она и не собиралась им мешать. У неё на сердце разливалась тёплая и горьковато-сладкая радость от их встречи, она могла любоваться этой сценой бесконечно, смахивая светлые и счастливые слёзы.

Заметив это, Эллейв прошептала Ниэльму:

— Дружище, пойдём-ка, Онирис обнимем... Пойдём, пойдём... Она тоже горя натерпелась, ей тоже несладко пришлось. Красавица, иди к нам. Вот так.

Одной рукой прижимая мальчика к себе, вторую она протянула к Онирис, и та нырнула к ней «под крылышко», жмурясь от обрушившихся на её залитое слезами лицо поцелуев самого родного на свете волка.

— Родные мои, любимые мои, — приговаривала Эллейв, поочерёдно целуя то жену, то её братца. — Наконец-то вы в моих объятиях... Как же я вас люблю...

Однако встречала их не только она, о чём мощно возвестил зычный звук сморкания.

— Дядюшка! — рассмеялась Онирис, протягивая руку к Роогдрейму, у которого нижняя половина лица утопала в белоснежном носовом платке, а глаза покраснели от слёз и усиленно моргали. — Иди, иди к нам, родной ты наш, добрый ты наш дядюшка!

Дядюшкой Роогдреймом снова овладел приступ сентиментальности, и ему было отчего растрогаться. При виде такого воссоединения не расчувствовались бы только совсем бессердечные особы. Дядюшка присоединился к объятиям, вытирая платком нос и глаза, и Эллейв с Онирис одновременно поцеловали его в обе щеки.

— Дядюшка, познакомься: это мой братец Ниэльм, это Веренрульд, это батюшка Тирлейф, — представила ему Онирис приехавших с ней родичей.

— Весьма, весьма рад! — окончательно прочистив носовые ходы, слегка гнусаво проговорил тот. — Чрезвычайно рад приветствовать!

У дядюшки был такой милый и добродушный облик, что оба мальчика сразу прониклись к нему симпатией и совсем не стеснялись. А Онирис знала, чего сейчас больше всего хотелось Эллейв, поэтому предложила:

— Пойдёмте, посмотрим на корабль моего имени! Он наконец-то вернулся!

Заметив, как жадно и воодушевлённо заблестел взгляд Эллейв, она не удержалась от улыбки.