Дочери Лалады. Паруса души

— Что ж... Каюсь... Грабила, брала чужое. Обманывала прекрасных женщин... Заставляла их лить слёзы... Вот теперь и тебя огорчила, моя чудесная госпожа Онирис... И твои очаровательные глазки тоже на мокром месте из-за меня... Невинной же крови нет на мне, не отнимала ничьей жизни... Всё... иных злодеяний не припомню.

Поток света тут же хлынул из ладоней Онирис, и тело Йеанн выгнулось дугой на хирургическом столе лазарета. Из её груди вырвался хрип, а потом она обмякла и затихла, глядя сонно-мечтательным взглядом куда-то вдаль. Онирис узнавала такой взгляд: матушка на смертном одре тоже так смотрела.

Прежде чем сотворить краткую отходную службу, ей потребовалось унять слёзы и взять себя в руки. Уткнувшись лицом в затихшую Йеанн и поглаживая её чуть шероховатый череп, она провела так с минуту, а потом выпрямилась, вытерла пальцами глаза и попросила одного из врачей принести ей её курильницу. Тот передал просьбу матросу, и вскоре сосуд вручили Онирис. Она вновь зажгла угасшие благовония, окурила ими лазарет и принялась нараспев читать отходные молитвы. Перед её мысленным взглядом переворачивались странички её тетрадки — кто-то добрый и незримый будто держал текст службы перед ней.

Тело обернули в кусок парусины и обвязали в нескольких местах, привязали к ногам мешок с песком, взятый из балласта. Когда скорбный свёрток с грузом проносили мимо Ниэльма, чтобы предать волнам, он проводил его полными слёз глазами.

— Это... Это она? — прошептал он, вскинув лицо к Арнугу, который стоял рядом и крепко держал его за руку.

— Увы, — кивнул тот.

— Но она же только что была живая! — вскричал мальчик.

Арнуг снова подхватил его на руки, прижал к себе и, поглаживая по волосам, зашептал:

— Ты же слышал, что она сказала, родной... Яд хераупса смертелен, от него нет противоядия. Увы, ценой своей жизни она спасла всех нас.

Море тихо, почти без плеска поглотило тело Йеанн. За похоронами наблюдали с «Прекрасной Онирис», которая почему-то не уходила прочь... Пираты сгрудились на палубе и плакали навзрыд, а когда к ним приблизился корабль охраны и Одгунд объявила команде разбойников, что они арестованы, никто даже не подумал сопротивляться. Оказалось, Йеанн отдала им такой приказ напоследок, успокоив, что за участие в спасении двух кораблей и множества жизней им даруют помилование. А поскольку все знали, что Йеанн видит будущее, никто не усомнился в этом. Пираты безропотно сдались и сложили оружие, позволили части экипажа с охранного корабля взять их под стражу. Они сказали, что сами поработают за матросов, дабы отвести «Прекрасную Онирис» в порт и там отдать себя в руки правосудия. Временным исполняющим обязанности капитана Одгунд назначила своего помощника.

Тушу хераупса разделали прямо в воде, пока та не успела протухнуть. Часть мяса погрузили в холодильники в трюме пассажирского корабля, часть отдали команде Одгунд, пираты также получили свою долю. Монстр оказался настолько огромен, что остатки его туши при всём желании невозможно было забрать с собой, потому что трюмы уже были забиты мясом. Оно напоминало жирную морскую рыбу и было очень вкусным. Кок и его команда помощников с ног сбились, готовя праздничный ужин в честь удивительного спасения корабля от гибели; столь редкостную удачу следовало отмечать таким же редким и ценным деликатесом.

Ниэльму, однако, кусок в горло не лез. При мысли о Йеанн его глаза то и дело наполнялись слезами.

— Почему о ней говорят, что она разбойница? Она была хорошая... И очень храбрая... Она спасла всех нас, — сказал он, не решаясь притронуться к угощению.

— Она была предводительницей пиратской шайки очень много лет, сынок, — ответил батюшка Тирлейф. — Она грабила корабли. Но нынешний её геройский поступок, конечно, делает ей честь. Что ж, помянем её этим удивительным блюдом, которое нам довелось попробовать тоже благодаря ей... Вероятно, такого случая в нашей жизни больше не представится, потому что хераупса очень трудно, почти невозможно убить.

Ниэльм заплакал и уткнулся в Арнуга. Тот усадил его на колени и прижал к себе, поглаживая по спине. Спать мальчик попросился в каюту к Арнугу и Онирис, потому что сцена нападения чудовища снова и снова разыгрывалась у него перед глазами, его нервы были взвинчены пережитым потрясением. Арнуг взял его с собой в постель, и ночь выдалась очень беспокойная: Ниэльм то и дело стонал во сне, вскрикивал и просыпался. Отдохнуть им так и не удалось бы, если бы Онирис не окурила каюту благовониями и не впустила в братца немного света Источника. Только после этого тот наконец затих и сонно задышал.

— Отдыхай наконец и ты, дорогая, — прошептал Арнуг, целуя Онирис в лоб. — День у нас всех выдался невероятно тяжёлый.

Несмотря на бешеную усталость и измотанность, Онирис долго не удавалось погрузиться в сон. А когда её веки наконец сомкнулись, из состояния дрёмы её вывел знакомый, чуть хрипловатый и ласковый голос:

«Милая моя госпожа Онирис...»