Во влажном слиянии губ они тесно сплелись друг с другом. Уста самого родного на свете волка трепетно и нежно ласкали, щекотали и окутывали, и Онирис, запрокинув голову, пила этот поцелуй, наполнялась им. Свет Источника в её сердце превращался в цветы, которые щекотали своими лепестками тянущиеся к ним цветы из груди Эллейв. Эта нежность была столь пронзительна, столь проникновенна, что счастливые слёзы всё же увлажняли ресницы, а ветерок их ласково сушил.
— Любимая, ну что ты... — Пальцы Эллейв бережно смахнули со щёк Онирис два мокрых ручейка.
— Я не знаю, откуда это берется, — всхлипнула та. — Эти звёзды над нами... Они улыбаются так ласково, так грустно... Они будто что-то знают, чего не знаем мы...
Эллейв вскинула глаза к небу, и оно отразилось в них дополнительной звёздной бездной, накладываясь на их собственную. Когда она снова устремила взгляд на Онирис, та неудержимо провалилась в его ласково мерцающую глубину.
— Я люблю тебя, мой самый родной на свете волк...
Эллейв окутала дыханием её губы:
— Онирис, любимая моя... Сокровище моё драгоценное...
Объятия стали крепкими, рука Эллейв скользнула по бедру Онирис. Подхватив её на руки, она медленно понесла её вдоль берега. Обнимая её сильные плечи, Онирис исступлённо-нежными поцелуями впивалась в её губы, и те запечатлевались в памяти всевидящих звёзд, мудрых и немного печальных.
19. Отплытие, шепчущие цветы и важное поручение
Две счастливые недели промчались, как один длинный восхитительный день. Большую часть времени Эллейв была свободна, хотя пару-тройку часов в день ей приходилось уделять служебным делам: наведываться на свой корабль и следить, как там идут технические работы и обслуживание, которые судно проходило между плаваниями, а также посещать морское ведомство. Там офицеры могли ознакомиться с приказами и распоряжениями начальства, узнать последние новости и обстановку; если проверять корабль допускалось не ежедневно, то за неявку в морское ведомство можно было и выговор схлопотать. Хоть Эллейв и находилась на берегу, это считалось службой, в любой момент ей надлежало быть готовой при необходимости выйти в море. В следующее плавание ей с Эвельгером предстояло взять по три стажёра — курсанта Корабельной школы; конечно, это была дополнительная ответственность, но за учеников доплачивали.
Эвельгер жил в ведомственной квартире, как когда-то Эллейв в столице, собственного жилья на Силлегских островах у него не было. Вдовец мог вернуться либо к своим родителям, либо жить с родителями жены; Ронолинд погибла совсем молодой, и её отец с матерью жили и вполне здравствовали, растили младших детей, и Эвельгер не хотел их обременять. У его собственных родителей тоже были младшие отпрыски, и, дабы как-то разгрузить семейное гнездо, овдовевший старший сын не стал туда возвращаться, хотя его и звали. При наличии собственного или родительского жилья казённая квартира не предоставлялась морским ведомством, потому Эвельгер и перевёлся на Силлегские острова — это была ещё одна причина вдобавок к его усталости от карьерных амбиций. В доме госпожи Игтрауд он бывал очень часто: то Эллейв приглашала его, то сама хозяйка. Ниэльм понемногу перестал робеть, и между ними даже завязалось что-то вроде дружбы, хотя с ним мальчик не так много себе позволял, как, например, с Эллейв. Нередко Эвельгер приходил на выручку, когда Эллейв с Онирис нужно было побыть вдвоём, а для этого требовалось на время отделаться от приставучего «хвостика». Друг семьи либо шёл с мальчиком на прогулку, либо читал Ниэльму вслух или что-нибудь рассказывал; он уверял, что это его совсем не обременяет, ему всё равно в свободное время нечем заняться, а проводить время с ребёнком ему лишь в радость. Когда они гуляли, Эвельгер не выпускал руки Ниэльма из своей, хотя тот и не был склонен убегать. Пару раз он даже укладывал мальчика спать, а это был уже знак большого доверия: далеко не всякий мог уложить Ниэльма, а только тот, кто особенно нравился ему. В число доверенных лиц также входили батюшка Тирлейф, Эллейв и Онирис, Арнуг, Одгунд. Госпоже Игтрауд он тоже, пожалуй, доверял, но у той и своих хлопот хватало: собственные малыши, да и работать она не переставала.
За день до отплытия Эллейв сообщила Ниэльму, что идёт в море, и мальчик расстроился, хотя и понимал: служба есть служба, такова доля моряка. Ему и самому всё это предстояло, поскольку он окончательно и твёрдо решил поступать в Корабельную школу по достижении четырнадцати лет. Эвельгер уходил вместе с Эллейв: они служили в одной бригаде. В этот раз так совпало, что дома мало кто оставался: уходили в море также Одгунд и Трирунд, а Иноэльд оставалось провести меньше недели на берегу.