Дочери лорда Окбурна

Болер, подойдя к дому Карлтона, два раза постучался в дверь и позвонился по обычаю лондонских почтальонов.

Леди Лоры не было дома. Леди Дженни взяла ее к себе в Седер-Лодж.

Так сказал Болеру Джонатан, слуга Карлтона, который был очень взволнован.

– Хорошо, – сказал Болер, – мне нужно передать одно важное письмо, я пойду в Седер-Лодж.

– Извините, сударь!.. – сказал Джонатан, – не будете ли вы столь добры, чтобы сказать мне, как, по вашему мнению, может кончиться дело моего господина? Худо, не правда ли?

– Быть может да, быть может нет, мой друг, – ответил Болер снисходительно. – Против него существуют сильные обвинения, но быть может он еще сумеет оправдать себя.

С видом авторитета дав такой ответ, который, между прочим, ни к чему его не обязывал, Болер направился в Седер-Лодж.

Ему отворила Юдио и повела его к леди Лоре.

Дженни собиралась выпить чашку кофе; она всю ночь оставалась около своей сестры, нервы которой находились в страшном напряжении. Лора то жалела своего мужа и упрекала себя в том, что она причина его гибели, то обвиняла его в коварстве и измене. К счастью, эти припадки, дойдя в ней до пароксизма, скоро и улеглись, не оставив за собою глубоких следов.

Болер, проникнутый почтением к леди Дженни, стоял перед нею с непокрытой головой.

– Г-н Карлтон желал, – сказал он, – миледи, чтобы это письмо было передано леди Лоре сегодня утром.

Дженни взяла письмо, прочла адрес и взволнованным голосом произнесла: «Спасибо! Как поживает сегодня утром мистер Карлтон?

– Вчера вечером он был, кажется, здоров, сегодня он еще не просыпался.

– Не просыпался! – Невольно вскричала Дженни.

Ей очевидно трудно было представить себе, чтобы Карлтон мог спать так спокойно, в то время, когда над ним тяготеет такое тяжкое обвинение.

– По крайней мере он не просыпался еще, когда я уходил из тюрьмы, – продолжал Болер. – Наши арестанты долго спят, хотя многие из них засыпают только тогда, когда наступает время вставать.

Дженни не могла удержаться, чтобы не задать Болеру еще один вопрос. Несмотря на свое отвращение к Карлтону, пустившее такие глубокие корни, несмотря на ужасную действительность, она в глубине души чувствовала к этому человеку то чувство жалости, в котором женское сердце не отказывает самому отчаянному преступнику.

– Что, он очень тронут? – Спросила она, – отдает ли он себе отчет в своем положении, которое кажется безнадежным?

– Мы не заметили в нем ничего особенного, миледи, – ответил Болер, – вчера, когда его привели к нам, он держался по обыкновению – очень свободно, непринужденно. Не надо забывать, что до сих пор нет еще неоспоримых доказательств, что он виновен.

– Хорошо, – сказала Дженни, – подождите, пожалуйста, ответа, если таковой будет.

И она в волнении пошла с письмом к своей сестре.

Несколько минут она колебалась, боясь отдать это письмо Лоре, чтобы еще больше не растревожить ее нервы, но потом решила, что не имеет права стать между сестрою и обвиняемым, что одна только судебная власть может при таких обстоятельствах перехватить переписку между мужем и женой.

Лора, которая, вероятно, слышала, как полисмен входил в дом, в волнении и ожидании приподнялась на своей кровати.

Дженни хотела приготовить ее к письму, чтобы не слишком взволновать, но Лора не терпела предисловий; она вырвала бумагу из рук Дженни.

Она открыла письмо и читала:

«Прости мне, Лора, бесчестие и несчастье, которые я навлек на тебя. В эту грустную минуту я думаю более о тебе, чем о себе. Все преступное, которое я совершил в этом печальном деле, Лора, все это я совершил, увы! Из любви к тебе.

Ввиду удостоверения, представленного сегодня на суде, мне кажется бесполезным отрицать мой брак с Клариссой Бошан. Но имей в виду, Лора, если я исповедуюсь, то только пред тобой одной; никому другому я не признаюсь ни в чем. Пусть они сами откроют истину, если смогут.

Я никогда не знал Клариссу иначе, как Клариссу Бошан; я никогда не знал, что она занимает в обществе положение выше учительницы. Она никогда не говорила со мною о своих родных и знакомых и я из этого заключил, что она одинокая сирота.

Я находил мисс Бошан красивой, очень красивой и в безумии тайно обвенчался с ней. Только узнав тебя, я убедился, что ошибся, приняв за любовь то, что было только почитанием.

С какой страстью любил я тебя! Ты это знаешь. О, нет! Ты этого не забыла!

Ты и она, вы были в одном городе! Страх за возможность быть открытым, боязнь, чтобы не узнала о моем браке и отчаянная мысль, что могу потерять тебя, все это свело меня с ума…

Лора, слушай меня! Такова неумолимая правда. С той минуты, возвращаясь к прошедшему, я и теперь думаю, что горе меня тогда с ума свело и я не был ответственен за свои действия.

И это все. Когда я опомнился после той ночи, мне все казалось, что это был страшный, необыкновенней сон.

Мне оставалось только одно: если возможно, сохранить все происшедшее в тайне, принять всевозможные меры предосторожности и возвести непроницаемую стену между собою и всем человечеством.