Дочери Марса

После всего, что между нами произошло, я уехала на Тасманию, где, прикинувшись вдовой, родила в Хобарте мальчика. Мать моя — она была, конечно, молодчина, настоящая женщина. А отец — тот вообще сделал вид, что ничего особенного не произошло. А мать села и написала всей родне, дескать, она чудом забеременела — вот так сюрприз! В сорок пять-то лет! И мы зажили все вместе, а когда мальчик родился, она сама забрала его из больницы, стала его растить, как собственного сына, и все твердила, мол, это мой сынок. Ну, а мне, соответственно, отвели роль старшей сестры, это стало, так сказать, официальной версией. И мой сын в нее поверил. Естественно, все это иначе чем малодушием с моей стороны назвать нельзя. Но, с другой стороны, я стремилась уберечь сына от того, чтобы ему навесили ярлык незаконнорожденного. И когда я уехала работать и оставила его с мамой… я поступила так ради него. И… ради себя тоже. Стоило мне его увидеть, как меня охватывала радость. Но я тут же ощущала и укор совести. И так было всегда. Вот теперь вы знаете, что я за фрукт. Дура и пустышка.

Когда мы с ним встретились в Булони этой весной, я все ему рассказала. Он вышел из себя — выскочил из кафе, а я вернулась к себе в квартиру. Но позже в тот же день все же отыскал меня, хмуро попросил прощения, обнял меня и разревелся. Ах, мой дорогой мальчик! Он до сих пор не избавился от двойственного отношения ко мне, я это чувствую. Воображаю, каково ему это: всю жизнь старшая сестра, а тут на тебе! — оказывается, она тебе мать, вот так-то! Дело в том, что если я потащусь в этот Антиб, мы с ним уже не сможем видеться. Случись что, я не смогу к нему приехать и быть рядом.

Наоми протянула руку и смущенно накрыла ею руку старшей сестры Митчи.

— Вероятно, это и переубедило леди Тарлтон, — сказала она.

— Вот что я тебе скажу, — сказала Митчи. — Мне наплевать на то, что она там подумает. Как и на то, что подумают другие. Пусть хоть всем растрезвонит!

В мае эвакопункт пережил наплыв раненых. Медсестры заметили, что раны у всех свежие — полученные час-полтора назад, поскольку линия фронта успела значительно продвинуться. Ходили слухи, что сам пункт эвакуации раненых тоже перебросят на несколько миль к северо-востоку.

Ужасы фронта материализовались для Салли в образе таскающих носилки санитаров с впалыми от изнеможения глазами, которые, бывало, прибывали на пункт эвакуации раненых прямо с передовой, отыскав палатку или барак, выпивали чашку чая и ложились прикорнуть где-нибудь в уголке. Санитары вытаскивали тех, кто выжил, из жижи окопов и подтаскивали поближе к вытоптанным на земле дорожкам, по которым подносили боеприпасы, мотки колючей проволоки и провиант. Потом они семенили со своим грузом по доскам, колыхавшимся под ногами точно палуба в шторм — все это Салли узнала из рассказов одного санитара. Одно неверное движение, и носилки накреняются, и раненый падает в кажущуюся бездонной трясину.

Тем временем изобрели новинку — горчичный газ. Он поражал уже не диафрагму, а сами альвеолы. Диафрагму он просто выжигал. Этот газ вообще все сжигал — глаза, лицо, слизистую оболочку и стенки легких. Пораженных газом первым делом раздевали донага в приемном отделении, откуда доставляли уже в специально оборудованное газовое отделение, где раскладывали по свежезастеленным койкам. Раздевание было неотъемлемой частью этого процесса — маслянистый иприт и его испарения проникали повсюду, пропитывая обмундирование, которое потом приходилось сжигать.

Салли — ее назначили в газовое отделение в рамках системы овладения навыками обращения с различными категориями раненых — следила за работой медсестер и санитаров, опрыскивающих тела отравленных двууглекислым натрием. Другие медсестры спешно подносили миски с горячим раствором соды — для ингаляций. Если отравленных так и не удавалось избавить от ощущения, что они захлебываются легочной жидкостью, тогда в ход шли кислородные маски. Медсестры делали все, чтобы спасти этих голых, покрытых пузырями ожогов людей: вызывали у них рвоту, чтобы те избавились от проникших в пищевод и желудок ядов, промывали глаза, нос. Но и сами медсестры испытывали на себе последствия газовых атак — исторгнутый из организмов раненых яд отравлял и персонал, санитары и медсестры время от времени выбегали из палатки на свежий воздух, чтобы откашляться и отдышаться.

Как-то в один из обходов майор Брайт обмолвился Салли, что боли, которые испытывают отравленные газом солдаты, сравнимы с тем, как если бы им через носоглотку непрерывно прокачивали уксусную эссенцию. Она не раз замечала застывший в глазах раненых страх — им казалось, что зловещие незримые воды смерти вот-вот сомкнутся над ними.