Дочери огня

В следующем письме расскажу вам о нынешней большой городской ярмарке, о театре, где идет «Лукреция Борджиа», о местных нравах, хранящих печать старины из-за удаленности округи от железных дорог, — и даже о неудобствах, которым подвергает жителей эта удаленность. Они было понадеялись, что их соединят веткой с Северной железной дорогой; это принесло бы немалые выгоды… Но некая влиятельная персона добилась того, что линию на Страсбург проложили через леса, тем самым открыв им выход к рынкам… Впрочем, тут замешаны местные интересы и, возможно, подобные предположения несправедливы.

Итак, я достиг цели своей поездки. Дилижанс, что идет из Суассона в Реймс, доставил меня в Брен. Час ходьбы — и вот он, Лонгваль, колыбель семейства Бюкуа. Здесь жила прекрасная Анжелика, высился главный замок ее отца, а у него этих замков, судя по всему, было столько, сколько успел захватить во время войн с Богемией предок де Лонгваля, великий граф де Бюкуа. Башни замка снесены до основания, как в Даммартене. Но подземелья все еще сохранились. Возвышенность, где стоял замок и откуда видна деревня, теснящаяся в продолговатой горловине, застроена уже лет восемь назад, когда были проданы развалины. Напитавшись воспоминаниями о прошлом этих мест — они, быть может, придали бы некоторую прелесть сочинению романтическому и небесполезны с точки зрения истории невымышленной, — я отправился в Шато-Тьерри, где так приятно поклониться задумчивой статуе доброго нашего Лафонтена^[151], которая установлена на берегу Марны и хорошо видна из вагона, когда едешь страсбургской железной дорогой.

Размышления

«К тому же…» (Так начинает одну из своих историй Дидро, скажет мне кто-нибудь).

— Так, так, продолжайте!

— Вы подражаете самому Дидро!

— Который подражал Стерну…

— Который подражал Свифту…

— Который подражал Рабле…

— Который подражал Мерлину Коккаи…

— Который подражал Петронию…

— Который подражал Лукиану. А Лукиан, в свою очередь, подражал многим другим… Может быть, даже автору «Одиссеи», заставившему своего героя десять лет кружить по Средиземному морю для того лишь, чтобы в конце концов возвратить на пресловутую Итаку, к той царице, окруженной пятью десятками женихов, которая каждую ночь распускала все, что успевала наткать за день.

— Но Улисс все же обрел под конец свою Итаку!

— А я обрел аббата де Бюкуа!

— Расскажите же о нем!

— Но ведь я уже месяц только этим и занимаюсь! Читатели, должно быть, смертельно устали и от лигёра графа де Бюкуа, впоследствии генералиссимуса австрийской армии, и от г-на де Лонгваля де Бюкуа, и от его дочери Анжелики, похищенной Лакорбиньером, и от родового замка, по чьим развалинам я совсем недавно бродил…

Да и от аббата графа де Бюкуа, чью краткую биографию я здесь привел — того самого аббата, которого г-н д'Аржансон в своих донесениях именует мнимым аббатом де Бюкуа.

Книга, которую я приобрел на распродаже библиотеки Мотле, стоила бы куда дороже шестидесяти девяти франков двадцати сантимов, когда бы ее поля не были так жестоко обрезаны. Переплет как новый, на нем золотыми буквами вытеснена столь притягательная надпись: «Повесть о некоем аббате, он же граф де Бюкуа» и т. д. Своей ценой этот том в двенадцатую долю листа скорее всего обязан трем тощим тетрадкам, заполненным стихами и прозой самого автора и, поскольку их формат превышает формат книги, обрезанным до самого текста, что, однако, чтению не мешает.

Книга имеет все подзаголовки, отмеченные у Брюне, у Керара и в «Биографии» Мишо. На фронтисписе гравированное изображение Бастилии, над ним надпись: «Преисподняя для живых» и цитата: «Facilis descensus Averni»^[152].

Историю аббата де Бюкуа можно прочитать в моей книге «Иллюминаты». Навести справки о нем можно также в труде в двенадцатую долю листа, который я подарил Императорской библиотеке.

Сильвия

Впервые опубликована в «Revue des Deux Mondes» 15 августа 1853 г.

Перевод Э. Линецкой

Глава первая ПОТЕРЯННЫЙ ВЕЧЕР

Я вышел из театра, где каждый вечер появлялся в ложе на авансцене, как и приличествует истинному воздыхателю^[153]. Порою зал был битком набит, порою почти пуст. Но меня ничуть не трогало, сидит ли в партере лишь горсточка деланно оживленных любителей, а в ложах красуются только чепцы да вышедшие из моды платья, или кругом теснится взволнованная, воодушевленная толпа, и все ярусы блистают цветистыми туалетами, драгоценными камнями, счастливыми лицами. Впрочем, зрелище на подмостках задевало меня не больше, пока во второй или третьей сцене какого-нибудь тогдашнего скучнейшего шедевра не появлялась та, чьи черты были мне так знакомы, и не озаряла пустыню, не вселяла жизнь в эти бесплотные до тех пор тени единым своим вздохом, единым взглядом.