Догмат искупления в русской богословской науке

Автор воздержался от критических замечаний в отношении передачи этих текстов в синодальном переводе, но заметил: «Данные богослужения подтверждают, в главных частях, наши выводы из новозаветных мест Слова Божия»; «славянский текст везде передает Шхавтуп — очисти»[404].

Установление точного смысла этого глагола в каждом из указанных новозаветных текстов нашло свою проверку в специальных экзегетических исследованиях, причем авторы их в основном повторяют аргументацию и выводы профессора Мышцына.

Профессор Санкт–Петербургской духовной академии Н. И. Сагарда в «исагогико–экзегетическом исследовании»[405] определяет значение греческого термина Шхацос;, употребляемого в двух стихах послания (см.: 1 Ин 2, 2; 4, 10)[406].

Значение слова Шх<хгг|рюу в Рим 3, 25 не менее определенно выяснено в статье М. Ф. Оксиюка (впоследствии — Макария, митрополита Варшавского)[407]. Наконец, аналогичное значение слова Шхакеавои в последнем тексте (Евр 2, 17) установлено профессором Н. Н. Глубоковским[408].

Правильность этих выводов «библейского богословия» находит полное подтверждение в употреблении этого глагола (с производными) в богослужении. Здесь, как и в Священном Писании, «конструкция совершенно противоположна классической». Субъектом (действующим) предполагается Бог, а объектом действия — человек, его грех, скверна и т. д.[409]

Установление точного смысла греческого (подлинного) текста Священного Писания и родственного ему по языку богослужения дает основание для сравнения с ним славянского и русского переводов: в русском — «искупление», в славянском — «избавление»; в русском — «умилостивление», в славянском — «очищение»; в русском — возмездие за грех — смерть (Рим 6, 23), в славянском — оброцы (плата) греха — смерть и др.

Это показывает, что славянский текст Нового Завета, не имея «юридического» смысла, ближе выражает мысль подлинника и что «юридический» смысл этих выражений в русском переводе явился следствием влияния «юридического» направления в богословии в период его перевода в середине XIX века.

Указанные выводы явились в основном результатом изучения посланий апостольских, в которых находится большая часть текстов, объясняющих учение об искуплении. Но не менее важное значение имеет в этом отношении и содержание Евангелий, в которых, «как на иконе», изображено само совершение искупительного дела Сыном Божиим.

Учение об искуплении в трех первых Евангелиях рассматривал С. Песчанский в своей диссертации[410].

Автор не ставил целью полемику в отношении учения об искуплении, но изложил результаты своего труда в главе 5: «Иисус Христос — Спаситель».

«Спасение людей от греха и зла составляло, по словам Христа, Его главную задачу»[411]. Его страдания и смерть «неразрывно связаны с Его делом спасения людей»[412].

Смерть Христову автор неоднократно называет «заместительной и искупительной ценой»[413]. Но в этом названии только и заключается все общее, что есть в его книге, с «юридическим» пониманием искупления.

Смерть Христова, «очевидно, потому избавляет людей от вечной смерти, что уничтожает самый грех»[414]. Значение ее раскрывается на Тайной Вечери, при установлении Евхаристии — она есть «Жертва очищающая»[415].

О значении для спасения мира воскресения Христова Песчанский говорит словами профессора В. Несмелова[416].

Понятие жертвы «очищающей», а не «умилостивляющей» резко отличает понимание автора от «юридической» теории и приближает к пониманию патриарха Сергия. «Все дело спасения и искупления есть проявление любви Бога к человеку, не восхотевшего погибели грешного мира»[417]; «искупительная смерть и жертва Христа есть спасительный дар Бога человеку»[418].

Несколько ранее аналогичное по теме исследование, но относящееся к Евангелию от Иоанна, за которое автор также был удостоен ученой степени магистра богословия, было представлено в Киевскую духовную академию Д. Знаменским[419].

Смерть Христова рассматривается здесь как предел Его самоуничижения, причем автор имеет в виду «современные теории кенотизма» и обращается к «внимательному рассмотрению внутренней стороны тайны домостроительства нашего спасения»[420].

Анализу текстов Евангелия, говорящих об искуплении, что является главной темой его исследования, автор предпосылает «общеапостольское учение о сем предмете» — учение, изложенное им чрезвычайно неясно[421]. У автора нет понятия ни о примирении Бога с человеком, ни об «удовлетворении» правде Божией. Он постоянно подчеркивает, что в основе отношений Бога к человеку «лежит не формальная справедливость»[422], «но именно любовь, по которой Бог допускает человека к самому тесному внутреннему общению с Собой и готов сообщить человеку без всякой «юридической» заслуги с его стороны столько благ, сколько последний вместить может»[423]. Стараясь, так сказать, оттолкнуться от «юридического» понимания, автор все же сохраняет понятие «искупительной заслуги», усвояемой человеком[424].