Догони свое время

Слова, слова…

За слово надо отвечать. И я постепенно попривык контролировать себя и на работе, и в часы коллективных пьянок, от которых уйти невозможно, как бы тебе этого ни хотелось. Не тот случай…

Сидим, пьём. В бытовке жарко, вышли на площадку. На ветерок. Курим, цвиркая сквозь зубы ядовитую никотиновую струю. Кто дальше цвиркнет, тому лишняя «сотка». Семён, конечно, пустил струю дальше всех, прямо на разогретый под солнцем рельс башенного крана, отчего её пенистый след тут же исчез, испарился.

Мне пришло в голову позволить бригаде усомниться в первенстве Семёна в столь ответственном состязании, и я пошёл в бытовку за рулеткой – глазомер дело хорошее, но против инструмента не попрёшь.

– Иди, иди! Меряй! Ты всё равно дальше своего ботинка не плюнешь!

Ухмыляясь, я стал разматывать стальную ленту рулетки:

– Сеня, ты мне друг, но истина дороже! Давай начнём по-новой!

– Давай! – Семён прижал ногой нулевую отметку рулетки, изогнулся назад, поиграл желваками скул, нагоняя слюну, ощерился, и – только вязкая тонкая струйка упала на выпуклую в натуге грудь Семёна.

Водка сушит рот, и от моей затеи самолюбие Семёна взбунтовалось:

– Неси давай стакан – я тебя всё равно сделаю!

Принёс почти полный стакан водки. Положил сверху хлеб со шматком сала:

– Пей авансом, потом как-нибудь померяемся!

Семён привычно запрокинув голову, влил в себя тёплую и от этого ещё более вонючую жидкость. Закуску бросил Полкану, нашему верному бригадному товарищу.

– Чего потом? Давай, кто дольше провисит на стропах под стрелой крана!

– Давай! – сказал я в хмельном запале и ухватился за подъёмный крюк.

– Э, – пьяно шатнулся напарник, – поперёд отца… Колюха, вира помаленьку!

«Колюхой» мы называли прикомандированную к нашей бригаде крановщицу Олю.

Оля – только что освободившаяся из мест заключения молодая баба-мужик с тяжёлым прокуренным грудным голосом. Сидела неизвестно за что, но в бригаде числилась своим парнем. Знакомясь, она, глухо кашлянув, протянула с голубой наколкой заскорузлую ладонь бригадиру, назвалась: «Кх-оля!».

Отсюда и пошло – «Коля, Колюха – хрен за ухо!»

И вот уже изогнутый кованый крюк оказался в крепких скрещённых пальцах монтажника Семёна, и трос пополз вверх.

Дьявол живёт в мелочах.

У крановщицы «Колюхи» что-то заело в механизме управления, и крюк всё полз и полз вверх и вот уже упёрся в «ограничитель подъёма», верхнюю предельную точку, выше которой автоматически отключается подача тока на подъёмный механизм.

Семён висел так высоко, что его зычное поднебесное пенье собрало со стройки всех рабочих.

– Давай, Сеня! Давай! – восхищённо кричали внизу.

В обеденный перерыв праздно поглазеть на опасный трюк пьяного монтажника кому неохота?

Вначале все веселились. Но истошный, по-бабьи всхлипывающий голос «Колюхи» заставил бригаду прийти в себя.

Рабочее место этой самой «Колюхи» – на тридцатиметровой верхотуре в застеклённой будке, похожей на скворечник, и за всю рабочую смену крановщица ни разу не спускалась вниз. Своё естество она справляла как – никто не знал.

Внизу ребята над ней подшучивали:

– Нету лучше красоты, чем поссать с высоты!

– Колюха, поссы на грудь, не могу жить без моря!

Крановщица или отмалчивалась, или гыгыкала сверху самому говорливому:

– Лезь, конец подержишь! Если ухватишь!

Смельчаков подержать «конец» у крановщицы никто не решался.

Теперь «Колюха», высунувшись по пояс из своей будки, похожей на застеклённый скворечник, слёзно кричала, забыв своё зековское прошлое:

– Ребята! Господи! Убьётся Семён! Энергию отключили!

А Семён, ещё не чувствуя опасности, болтал на высоте ногами и орал что-то препохабнейшее.

Потом стало тихо-тихо. Тоскливо поскрипывал, раскачиваясь над головой Семёна трос. До бедолаги стало доходить, что снять его с крюка никто не сможет, а висеть на руках становилось невыносимо.

Положение могла спасти только пожарная машина с раздвижной лестницей.

Прибежавший прораб, задрав голову, сперва почём зря материл Семёна, потом, спохватившись, кинулся к дежурной машине, у которой была кое-какая радиосвязь с диспетчерским пунктом.

– Маша, срочно пожарную машину! У меня ЧП! Человек гибнет! – дрожащим голосом кричал в трубку наш непререкаемый начальник. – Пожарку! Быстрее!

На другом конце эта «Маша», наверное, не сразу поняла суть дела, потому что прораб всё кричал и кричал, вытирал ладонью лицо и снова кричал зло, по-матерному.

А время всё шло и шло…

Тяжёлый глухой шлепок о землю. И выдох из десяток глоток:

– А-ай!

Толпа сначала отшатнулась, словно сверху могло ещё что-то упасть, потом все вскинули головы вверх. Но там лишь покачивался, чернея на голубом небе, немыслимо пустой, невозможно голый чалочный крюк.

Всё задвигалось, засуетилось, закружилось в бесполезном порыве.

Неожиданно дали ток, и на башенном кране горько, со всхлипами, заголосил «ревун» – звуковой сигнал опасности. Крановщица, битая жизнью и мужиками, отчаянная Оля-Коля упала грудью на сигнальную кнопку, забыв её отключить.