Догони свое время

Валёк осторожно, щупая начищенным ботинком землю, входит в шумную улицу посёлка, как в воду.

– Может, вернёмся, а? – спрашиваю.

– Форвертс! – как можно бодрее вскидывает он руку вперёд.

– Ну, вперёд так вперёд, – говорю я, и мы идём к школе, которая обозначена спортивной площадкой и шумной стайкой ребят возле прыгающего футбольного мяча.

Валёк перекинул сумку с руки на руку и направился к чумазым футболистам:

– Сынки, – подозвал он их к себе, – денежек на мороженое дать?

– Не! – отвечают «сынки» хором. – От мороженого ангина бывает. Нам бы на водочку подкинуть!

– Ты гляди! – повернулся ко мне товарищ. – Пацанва пузатая нас с тобой обшлёпали. Ну, молодёжь! Наверное, действительно не школа делает человека человеком, а тюрьма. – Иди-ка сюда! – подозвал он самого рослого, косящего под «конкретного пацана» шалопая со стриженной под «нуль» и ушастой, как у гоблина головой, – Пить будешь?

– А то нет! Наливай, папаня!

– Да… – на минуту призадумался Валёк, – Зона по тебе плачет. На-ка «шуршастика»! – он протянул «гоблину» розоватую сотню. – Бери-бери, я сам такой был!

«Гоблин» хотел было протянуть руку, но, вероятно боясь подвоха, тут же сунул руку в карман.

– Бери, чего клешню спрятал? Тут и на закусь хватит. Бери! – Валёк сунул деньги «гоблину» за рубаху, тот даже шарахнулся в сторону. Остальные заворожённо смотрели на «Капитал-шоу». – Считай, что ты их честно заработал. Я у тебя покупаю адрес конспиративной квартиры вашей училки, – и назвал фамилию своей Зинаиды.

– Не, мы такой квартиры не слыхали! А дом её – вона на бугре под ветлой стоит. Гоблин, чего клопа е….! – оживлённо загалдела сельская братва, тыча пальцами в сторону долговязого ушастика, – покажи дом! Опять твою мать спрашивают. Вы не из милиции? – насторожились ребята, готовые рассыпаться по местным буеракам.

– Не! Мы сами милицию боимся! – теперь уже я успокоил потенциальных хулиганов! – мы из областного отдела народного образования. Олимпиаду у вас по «домино» проводить будем. Хотите?

Но таких догадливых на мякине вряд ли проведёшь.

– Пошли, что ль! – разочаровались ребята. – Это родня к Гоблину приехала. Деньгами одаривает… – и ребята снова закружились возле мяча.

«Гоблин» – оказывается, у парня действительно была такая кличка! – зашарил за пазухой, зачесался, и неуверенно протянул злосчастный «стольник» моему другу:

– Спасибо! Пойдём, покажу, где мы живём. Мамка, наверное, теперь дома. А зачем она вам?

Мой товарищ в детстве полнотой не отличался, и был так же долговяз, ушаст, да ещё в конопушках, вдруг занервничал, с особым подозрением посматривая на долговязого оболтуса:

– Зачем, зачем? Кто много знает – мало живёт! А денег я тебе не давал, усёк? Если ещё раз напомнишь про деньги – убью!

– У меня отец мастер спорта, он сам кого хочешь, убьёт, – обиделся «Гоблин», – а дом вон он! – и, показав на чистенький, аккуратный особнячок, укоренившийся на пригорке возле раскидистой ивы, быстрым шагом пошёл назад к ребятам.

Теперь, когда строятся не то чтобы хоромы в два и более этажа новыми российскими чиновниками и другими людьми при деньгах, а целые дворцы, этот особнячок под вербой не вызвал бы во мне никаких ассоциаций. Но тогда, глядя на домик с облицовкой из красного фирменного кирпича с крышей под мшистую зелёную черепицу, я ещё подумал о том, что не так уж плохо жилось сельской интеллигенции при советской власти, если у Зинаиды такой добротный особнячок.

– Пойдём, – оглянулся я на друга, – иль тут постоим?

Валёк топтался на месте, перекидывая из руки в руку сразу отяжелевшую сумку.

– Понимаешь, не могу! Пойдём лучше вон в ту «рыгаловку» сначала выпьем, а то как-то неловко трезвому… Здесь вот комок – не проглотишь, – и прижал рукой горло.

Отговаривать друга не имело никакого смысла. Помню его старую поговорку: «Уж если что решил, то выпью обязательно!» Я только напомнил про цветы, мол, выпить-то мы выпьем, а с цветами как! С пустыми руками кто тебя поймёт?

Мы снова вернулись на привокзальную площадь, где тоскливой зевотой мыкалась местная бабёнка, придерживая руками ведро с охапкой никому не нужных, но таких ярких в своём разноцветье бутонов. Видно, все торжества давно обошли стороной этот районный посёлок.

– Видал? – кивнул я на заскучавшую цветочницу. – Выручи бабу, а то у неё изо рта мухи вылетают.

– Может, пойдём сначала выпьем, а потом эту кочерыжку осчастливим?

– Что ты?! Уйдёт ведь! Смотри, с какой надеждой она на нас посмотрела! Не разочаровывай местных жителей!

Валёк шагнул к цветочнице, не говоря ни слова, сунул ей в руки сторублёвку, по тем временам большие деньги, подхватил ведро и вернулся ко мне.

Бабёнка затрусила следом, протягивая с сотенной сдачу:

– Мущина, а мущина, ведро верните!

Валёк, развернувшись всем туловищем ей навстречу, протянул ещё сотню, при виде которой бабёнка поперхнулась, быстро спрятала деньги и тут же нырнула в соседние кусты.

Районная забегаловка располагалась напротив железнодорожной станции, как раз по дороге к тому заветному для моего друга особнячку, полному неожиданностей.