– Это те слюнтяи решили, что она закончилась! – Глаза Ясимы горели фанатичным огнем. – Пока мы живы, пока у нас есть руки, ноги и зубы, чтобы вцепиться в горло врага, война продолжается!
– Ради чего?
Тэцуо невесело усмехнулся:
– Так они и доберутся до тебя, Серизава. Уничтожив не тело, но дух. Убедят, что борьба лишена смысла, что они непобедимы, что жить можно только по их представлениям, что хорошо, а что плохо! Они внушат нам чувство вины перед всем миром, незаметно подменят нашу культуру своей, научат стыдиться собственной истории и презирать традиции, набьют детям головы гуманистическими и пацифистскими бреднями, над которыми сами смеются! Они даже отстроят нам города, но гулять по их улицам будут ручные обезьянки-кривляки, рабски подражающие каждому жесту своих заокеанских хозяев. А помогут им в этом предатели вроде Синдзабуро. Я слышал, ты беседовал с ним?
– Он просил рассказать про Рин…
– Больше не болтай с газетчиками, Серизава. Патриоты все по тюрьмам, остались только продажные борзописцы да прирожденные изменники, – уже спокойнее сказал Ясима. Подмигнув, он достал из кармана латунную зажигалку. – Хочешь посмотреть, что там внизу? Тебе понра– вится.
Джуну совершенно не хотелось спускаться под землю, но над головой угрожающе рокотало и тяжелые капли дождя уже шелестели в траве. Он покорно последовал за Ясимой в темноту. На лестнице запах тления сделался так силен, что им можно было подавиться.
– Закрой дверь, – велел Тэцуо, не оборачи-ваясь.
Джун потянул за скобу на обратной стороне двери. Прежде чем та захлопнулась, обрубив сумеречный свет, на землю с шипением обрушились струи дождя.
Тэцуо вручил Джуну зажигалку и спустился по лестнице. Мальчик высек язычок пламени и двинулся следом.
Ему в жизни не приходилось видеть такого основательного убежища. Не дыра в земле, обшитая досками и худо-бедно подпертая деревянными брусьями, а настоящий бункер, отделанный бетоном и стоивший, надо думать, немалых денег. Дрожащий свет озарил стеллажи с консервами, постель, разложенную у стены, на которой, судя по вмятине, спал Тэцуо, керосиновую лампу на столике…
Сам Тэцуо уже сидел на корточках над каким-то длинным предметом, накрытым простыней. Очертания этого предмета подозрительно напоминали человеческое тело.
– Я привел тебя сюда, – сказал Тэцуо, – чтобы показать пример настоящего мужества.
Он взялся за край простыни и сдернул ее. Джун ахнул и отшатнулся к лестнице.
Под простыней на кафельном полу ничком распростерся скелет.
Он лежал, вывернув шею и уставясь зияющими глазницами в стену. Распяленные челюсти, казалось, кусали плитку, обгоревшие лохмотья мундира едва прикрывали голые кости. Левая рука, согнутая в локте, торчала паучьей лапой, уперев костяную ладонь в пол, правая, вытянутая вперед, покоилась на стальных ножнах меча син-гунто, словно мертвец из последних сил кому-то его протягивал.
– Кто это? – прошептал Джун.
– Скорее всего, кто-то из отцовских товарищей, иначе откуда ему было знать о нашем тайном убежище? Я назвал его капитаном Фудзиварой. Он умирал в темноте, один-одинешенек, крысы сточили его до костей, но меча из рук он не выпустил. Американцы не смогли наложить на его оружие свои грязные лапы!
Джун представил, как горящий человек врывается в бункер, захлопывает крышку, отсекая путь ревущему пламени, и валится на пол, воя от боли. Как корчится гигантским обожженным червяком, скрипит зубами и колотится лбом об пол, оставляя на кафеле лоскуты кожи, но упорно сжимает в кулаке меч. Как, обессилев, лежит в темноте, терзаемый жаждой, не в состоянии покинуть укрытие, ставшее ему могилой. Возможно, он был еще жив, когда крысы выскальзывали из вентиляционных отверстий и с писком стекались к нему, чтобы урвать кусок отравленной плоти и унести с собой…
А Тэцуо преспокойно спит рядом с его останками! Он даже не попытался уложить скелет чин по чину, сложив руки на груди.
Огонек погас, погрузив бункер во тьму. Тэцуо это, похоже, ничуть не смутило: должно быть, он наловчился видеть в темноте, как кошка.
– Но… разве хорошо, что он лежит здесь? – спросил Джун с дрожью в голосе. – Почему ты не похоронишь его?
– С ним всегда можно поболтать, когда становится одиноко, – отозвался невидимый Тэцуо. – Он не отвечает, но оно и к лучшему. Спрашиваешь: «Вы не против, капитан, если я на одну ночь одолжу ваш клинок?» Ни разу не отказал. Ха-ха!
Сердце мальчика судорожно толкнулось в груди. Ему показалось, что бетонные стены наползают на него, угрожая раздавить. Голова закружилась, пол норовил уйти из-под ног. Уже привычный приступ тошнотворной слабости усугубился ужасом.
– Ты б-берешь его меч? Зачем?
Вместо ответа что-то тихо зашуршало в темноте. Джун чуть не намочил шорты. Смутное подозрение быстро перерастало в уверенность.