Догоняя Птицу

-А почему - ты? Тебя что, кто-то назначил? Ты у нас бригадир? - ядовито прищурился Индеец.

-Я сейчас ударю тебя, - сказал Птица очень тихо.

Он подскочил к Индейцу и, почти не замахиваясь, нанес ему короткий точный удар, от которого тот отлетел в сторону.

-Ты чо? - выплевывая кровь, пробулькал Индеец. - Грех бить калеку!

Птица выпрямился и оглянулся. Неподалеку соляными столпами стояли Володя и Леха - хмель выветрился из их косматых голов, и они удивлено и непонимающе таращились то на Птицу, то на Индейца. Леха скроил дебильную гримасу, которая непонятно, что выражала, а Володя стоял навытяжку руки по швам и, несмотря на силу и рост, вряд ли собирался прийти Индейцу на помощь.

-Уходи, - неожиданно сказал Птица. - Убирайся вон отсюда.

Лицо и голос Птицы были страшны.

А потом Лота заметила, что все как-то странно смотрят на дверь - затравленно и одновременно вопросительно, даже Птица и Индеец. Она повернула голову и тоже обомлела. В дверях с ружьем в руках стоял Игорек - видимо, он только что вернулся из Балаклавы: на нем была синяя городская ветровка и красная кепка с длинным козырьком. Через плечо все еще висела спортивная сумка, с которой он приехал и не успел снять. Никто не заметил, как он вошел в дом, как вышел из дома с ружьем. Никто не мог сказать, как долго он за нами наблюдает. Он ни в кого не целился, просто держал ружье в руках, и Лота даже не была уверена, было ли оно заряжено. Но выражение его лица и это ружье придавали всей сцене излишний и неоправданный драматизм.

-Убери волыну, - хрипло проговорил Птица.

Игорек смотрел на него, не мигая.

-Волыну, пожалуйста, отнеси в дом, - повторил Птица уже спокойно.

В этот момент Индеец вскочил на ноги, отпрыгнул в сторону подальше от Птицы и убежал.

К вечеру он так и не вернулся, но все его вещи оставались в доме, а без них он бы не ушел.

Вечером все молчали, жались по углам, нехорошо суетились и томились гораздо сильнее, чем в ту холодную неделю, когда беспрерывно шел ледяной дождь.

Ночью Лота не спала. Она боялась, что Индеец вернется, неслышно проникнет в дом и зарежет Птицу своим ритуальным ножом. Или наведет на него быстродействующую порчу. Она лежала, не дыша и не шевелясь, прислушивалась и смотрела в окно, и ей казалось, что в кипящей угольной тьме она видит силуэты древних тавров, убитой собаки, старухи в зипуне. Уснула Лота только на рассвете, а к завтраку как ни в чем ни бывало вернулся Индеец. Он сидел за столом и молча жевал черствый серый хлеб, который Птица купил в поселке, Птица тоже жевал тот же самый хлеб, отщипывая куски от краюхи, и Лота видела, как на их лицах ходят туда-сюда желваки под загорелой кожей.

К вечеру Индеец ушел, и остальные не пытались его остановить. Все понимали, что оставаться ему нельзя.

* * *

С исчезновением Индейца в жизнь пришли маята и раздраженье: предвестники скорой разлуки.

По дому гулял ветер. Откуда он взялся - такой сухой, резкий? Его раньше не было.

Предчувствия Лоту переполняли. Вместе с воздухом она вдыхала густую, пахучую тревогу, которую давно уже излучали происходящие события. Оставшись одна, она перебирала эти события мысленно, пытаясь нащупать взаимосвязи и не находя ее. Светящийся шар и овчар, скулящий на привязи. Труп собаки, кем-то подброшенный у них на пути. Пригоревшая зажарка для лехиного супа, соринка, влетевшая в единственных глаз Индейца и тоскливые блуждающие зрачки Володи и Коматоза. Лота еще не знала, что все эти смутные намеки, зашифрованные послания, мерцающие знаки вовсе не указывают на какое-то большое событие, а образуют созвездие, которое помечает человеческую жизнь, как заводское клеймо из тех, что выжжены на крупах лошадей и быков.

Лота замечала, что ребята все меньше разговаривают друг с другом. Зато чаще вытаскивают свои рюкзаки и копаются в их внутренностях, насвистывая путаную мелодию или задумчиво что-то напевая. В глазах у всех появилось рассеянное и мечтательное выражение - признак того, что рано или поздно - и скорее рано, чем поздно - охота к перемене мест снова погонит их в путь. И тогда уже ничего - ни деньги, ни документы - их не удержат. А может, все это ей только казалось? В любом случае, Лота была уверена, что никто не страдал из-за всего этого так, как страдала она.

Глава двадцать восьмая

Тот, Кто Оставляет Знаки

Птица знал наизусть все дороги и перевалы горного Крыма. У него была секретная игра - в партизанскую войну. Как будто сам он - партизан, который прячется за деревьями, за камнями, за кустом. Падает, переползает по-пластунски с места на место, морочит голову преследователям. Зарывается щекой в пушистую, пахнущую корицей листву. А где-то не дремлют враги, где-то щелкают затворы АК. От врагов он уходит - пробежкой, ползком, от куста к кусту, от ствола к стволу. Потому что партизанская война - она и есть наиболее честная. Во всем мире, во всех стратегических планированиях и на баллических картах - только ты и твой враг. Либо ты от него удираешь, либо он от тебя.