Догоняя свою душу

– Жизнь ради бессмертия или смерть ради любви? Кто разгадает загадку Джульетты? – смеясь и покачиваясь в такт своим мыслям спросил неизвестно у кого Сеня, а затем сам же дал ответ. – Она вечно молода и жива в мечтах поэтов, влюбленных в ее неповторимую легенду, а может, она давно умерла от отчаяния повседневности? С Джульеттой более или менее все ясно…

– Дорогой, ты с кем разговариваешь? – спросила только что вошедшая в квартиру Полина.

– Она свой выбор сделала, а что на счет нас? – не услышав ее вопроса и словно не замечая ее присутствие, продолжил свой монолог Сеня, держа в руках большой блокнот с набросками какого-то текста, назначение которого для автора в его состоянии оставалось загадкой.

Полина взяла из ослабевших рук Сени блокнот и вслух прочитала:

«Мы бессмертны в своих мечтах и иллюзиях или в наивно сотканных из противоречий чувств. Каких чувств? Наверное, привязанности, страсти или того, что мы почему-то стесняемся называть любовью. Раздавая направо и налево все, что во времена наших дедов считалось именно доказательством любви, мы стали льстить себе мыслями о вседозволенности и некой независимости, не понимая, что на самом деле мы лишь медленно тонем в одиночестве. Одиночество… От присутствия в нашей жизни третьих лиц становится еще тяжелее. Нас с каждым днем все глубже затягивает в бездну небытия. Это конец!»

Полина передернула плечами от ощущения мрака, льющегося из этих строк. Она увидела разбросанные по полу смятые листки бумаги, криво выдранные из блокнота. Если бы она не подбирала выброшенные Сеней смятые и разорванные листы бумаги, безвозвратно погибла бы большая часть его сочинений. На одном из скомканных листов она увидела четыре четверостишия, от которых невозможно было оторваться. Сеня задремал на диване, бормоча что-то нечленораздельное, а Полина читала его выброшенное творение, неизвестно за что забракованное автором:

Зачем тебе быть именитым?
Запомнят тебя виноватым!
Зароют талант позабытым…
Закроют глаза знаменитым!

Забыты мечты и мистика,

Запылены души и классика.
Закрыты щеколды и окна,
Запаяны вздохи и чувства…

Завидовать можно по-белому,

Заканчивать стоит с размаху!
Запрыгивать в небо с разбегу,
Завинчивать тучи в грозу!

Заляпаны кровью карманы,

Залатаны дыры души,
Заклеены трещины кармы,
Забыты былые мечты.

– Ну и что ты там нашла для себя интересного?! – с насмешкой спросил неожиданно проснувшийся Сеня.

Полина подскочила на месте, как вор, которого застукали на месте преступления. Довольный своей выходкой Сеня гнусаво рассмеялся. В последнее время он почти всегда находился под шафе, громко хрипло смеялся и каждый день глушил коньяк в несчитанном количестве стаканов. Он недовольно взглянул на пустой стакан, лежавший на боку рядом с ним и, встав с дивана, лениво потянулся к столику с бутылкой.

– Красиво и пронизывает насквозь, – дрожащим от волнения голосом произнесла Лина, прижав мятый листок к сердцу.

– Да что ты говоришь?! С каких это пор ты стала ценителем поэзии? – с иронией спросил Сеня, налив себе полстакана коньяка.

– Мне не нравится твое настроение, Сеня. Столько депрессии… – сказала Лина, попытавшись примоститься на краешке дивана рядом с ним. —Столько отчаяния! Ты же такой талантливый, Сеня! Ты стал таким…

– Каким? – резко спросил Сеня, нахмурив брови.

– Безучастным и невероятно жестоким. Ты можешь быть жестоким со мной, если тебе так нравится, но больше всего ты жесток с самим собой. Тебе как-будто наплевать на всех и на все, а в первую очередь на себя самого. Береги себя, твоя жизнь бесценна, – сказала Полина, с мольбой глядя в его далекие и безразличные глаза.

– Да-да, конечно! Жизнь человека настолько бесценна, что все так и норовят наклеить на нее ярлыки и ценники! – насмешливо произнес Сеня, оттолкнув ее коленом и сбросив с дивана на пол.

В последнее время Сеня стал себя странно вести, говорил непонятными для большинства окружающих метафорами и стихами, ставшими сумбурными, искрящими отчаянием и совершенно не похожими на его прежние творения.

– Мы намного меньше, чем себе кажемся, но мы намного больше, чем видим себя со стороны, – сказал Сеня, опрокинув очередную стопку.

– Сеня, мы же можем быть с тобой счастливы! – воскликнула Полина, прижимаясь к его груди.

– Мы догораем от счастья и умираем от скуки, – равнодушно ответил он, отвернувшись от нее.

Сеня не всегда был таким отчаявшимся и пьяным. Иногда он напоминал себя прежнего, блистал остроумием и острословием, очаровательно улыбался и продолжал поражать своих коллег вспышками своей гениальности. Он, по-настроению, писал стихи, но в них было слишком много депрессии. Стихи, как дыхание, сами вылетали. Например, утром выглянув в окно, он нахмурившись, произнес: