Догоняя свою душу

Хмурый отсвет и яркий свет
В мире, где все мы всего лишь тени…
Закоулки раскрасил рассвет,
В многоцветную муть прохожих!

Сеня сказал и забыл, а Полина быстренько записала четверостишие в свою тетрадку. Она боготворила каждую строчку, произнесенную им и все, что слышала, записывала, мечтая сделать Сене сюрприз и, собрав достаточное количество его стихотворений, опубликовать сборник стихов.

По распоряжению Альберта перед сотрудниками компании Сеня с Полиной изображали влюбленную пару, которой покровительствовал тронутый их чувствами сентиментальный старик, открыто восхищавшийся их молодостью, красотой и любовью. Альберт очень трепетно относился к своей репутации, культивируя имидж отца, строгого со своими неразумными детьми для их же блага, но в то же время, справедливого и великодушного. Показной акцией стала свадьба Сени и Полины. Их в шутку называли «приемными детьми» Альберта.

За кадром оставалась подлинная суть противоестественных отношений, связывающих эту троицу. Щедрый босс подарил Сене на свадьбу шикарный внедорожник, но Сеня так и не научился как следует водить автомобиль, постоянно на что-то отвлекался, нарывался на штрафы, или, напротив, воображал себя Шумахером, лихо подрезал других на дороге, а затем Альберту и Полине приходилось улаживать все проблемы с полицией. Поэтому всех устраивало, что за рулем была Полина. Молодожены вместе приезжали на работу, вместе уезжали, и производили впечатление счастливой супружеской пары. Возможно, так оно и было бы, если бы Полина не высаживала своего мужа у дома босса, а сама не заруливала на соседнюю улицу и в одиночестве поднималась на свой шестнадцатый этаж.

Со временем Сеня все чаще сбегал от Альберта к Полине. В уютной однушке вместе с Линой ему все же было намного приятнее находиться, чем в пропахшей табаком холостяцкой квартире босса. Когда рядом присутствовала Лина, Сеня мог творить. Он записывал стихи и навеянные ветром мысли, но большую их часть сам же забраковывал, выбрасывая в окно на волю ветра и бумажными комьями расшвыривая по квартире. Он не знал, что Полина не выбрасывала ни единого листочка, ни клочка бумаги, если на нем было написано хоть одно слово, написанное его рукой.

Лина с восхищением смотрела на ровные, почти печатные буквы его строк. Каждая буква словно проживала собственную жизнь, едва соприкасаясь с соседней слегка закругленным краем или черточкой. Полина обожала все, что делал Сеня, для нее фетишем становился любой предмет, соприкоснувшийся с ним или принадлежащий ему. Когда никто не видел, она надевала его одежду, тихо млея от его запаха. Лине приятно было бы, если бы это его руки обнимали ее, вместо его рубашки соприкасались с ее кожей и согревали, как его пропахший коньяком джемпер, но Сеня все чаще отталкивал ее и, вдохновленный примером обращения с ней Альберта, нередко бывал с ней грубым и до мурашек жестоким.

В самые счастливые для Полины мгновения Сеня мог быть с ней фантастически нежным, как утреннее майское солнце, лаская и согревая возлюбленную в своих объятиях, а мог беспричинно обрушить на нее свою стихийную ярость или плохое настроение. Сам не заметив как, Сеня стал собственной противоположностью. Изменилось его представление о любви как таковой. Ему явно нравилось причинять боль Лине, физически ее истязать и унижать морально, таким образом, мстя ей за то, что она его втянула в их с Альбертом жестокую игру.

Нередко он пытался шлифовать ее совесть и покорность мягким бежевым ремешком своих брюк, надеясь, что она никогда не заподозрит, насколько была ему когда-то дорога и любима, хотя в глубине души он больше всего надеялся именно на то, что ее отношение к нему осталось прежним. Он хотел видеть в Лине Деву Марию и блудницу Магдалину одновременно. Сеню раздражало, но одновременно и возбуждало то, что Полине нравилось абсолютно все, что бы он ни вытворял с ней в постели. Она извивалась и ныла в его объятиях, изнемогая от чувств, которые никто другой не смог в ней пробудить.

За последующие шесть лет чувства Сени к Полине заметно поостыли, уступив место граничащему с презрением равнодушию, а вот Лина с еще большей любовью смотрела на свое Божество, своего гениального поэта, навсегда приковавшего к себе ее сердце, но оставившего без любви.

Альберт с годами утратил к Полине какой-либо интерес, но он держал ее на коротком поводке, видя, что с ее помощью можно влиять на Сеню, манипулировать им.

– Сеня, миленький, потерпи немного! Альберт болен и стар! Да, ты посмотри на него! Думаешь, он еще долго будет нас мучить? Не думаю! Вот увидишь! Ему уже под семьдесят! Ну, на сколько его еще хватит? Сам подумай! – говорила она, целуя отрешенно смотрящего в сторону Сеню. – Он больной на всю голову сукин сын и прекрасно знает об этом. Таких, как он, нужно в дурдоме запереть.