Доказательства вины. Белая ночь

— Я говорил тебе, что отражение в твоем сознании было вроде как записью настоящей Ласкиэли, так?

— Угу.

— И эта запись хранилась у тебя в мозгу, в той его части, которую ты обычно не использовал.

— Верно.

— Я думаю, эта часть и травмирована. Вот я смотрю сейчас на тебя, босс, и вижу: вся твоя голова испещрена крошечными отверстиями.

Я недоуменно моргнул и ощупал голову пальцами:

— Ничего такого не чувствую.

— Это потому, что твой мозг не ощущает повреждений. Ему удается чувствовать повреждения остальных частей тела. Но поверь мне, повреждения есть. Мне кажется, они и стерли отражение.

— Стерли… ты хочешь сказать, как…

— Убили его, — сказал Боб. — С технической точки зрения его и не существовало — в реальности. Как его записали, так и стерли, и…

Я нахмурился еще сильнее:

— И что?

— И еще… исчезла часть тебя самого.

— Уверен, что заметил бы это, — хмыкнул я.

— Часть не тела, — терпеливо, как слабоумному, объяснил Боб, — а твоих жизненных сил. Твоего ци. Твоей души.

— Подожди-подожди. Часть моей души пропала?

Боб вздохнул:

— Люди почему-то очень возбуждаются, когда слышат это слово. Та часть тебя, которая менее материальна, но от этого не менее существенна. Называй ее как хочешь. Так вот, ее части недостает, и совершенно не обязательно ударяться в панику по этому поводу.

— Часть моей души пропала и мне не стоит из-за этого волноваться? — возмутился я.

— Такое случается сплошь и рядом, — утешил меня Боб. — Скажем, ты поделился частью своей души со Сьюзен, а она с тобой. Именно это защитило тебя от Лары Рейт. Вы с Мёрфи тоже, сдается мне, недавно обменялись, — должно быть, ты добился-таки от нее объятия или чего-то в этом роде. Право же, Гарри, тебе давно пора трахнуть ее и покончить с…

Я сунул руку под рабочий стол, взял молоток и многозначительно посмотрел на Боба.

— Гм… да, — спохватился он. — Так, о чем это мы… Э-э, твоя душа. Ты все время отдаешь немножко себя. Все это делают. Магия тоже забирает некоторое ее количество. Она отрастает заново. Расслабься, босс.

— Если в этом нет ничего особенного, — спросил я, — тогда что в этом интересного?

— О, ну да, — ответил Боб. — Пойми, это ведь все энергия. И я задаюсь вопросом, что, возможно… возможно… подумай, Гарри. В тебе имелось некоторое, очень небольшое количество энергии Ласкиэли, поддерживавшее ее отражение, открывавшее тебе доступ к Адскому Огню. Теперь этого нет, но, пока оно было, отражение использовало часть энергии, чтобы действовать вопреки источнику этого отражения.

— Значит, оно питалось моей душой? Словно я батарейка какая или аккумулятор?

— Эй! — одернул меня Боб. — Не строй из себя невинно оскорбленного. Ты сам дал это ей. Ты поощрял ее делать свой собственный выбор, бунтовать, проявлять свободную волю. — Боб покачал верхней частью черепа. — Ужасная это штука — свобода воли, поверь мне, Гарри. Я рад, что у меня ее нет. Фу, нет, спасибо, не надо. Но ей ты немного дал. Ты дал ей имя. Воля приходит с этим.

С полминуты я молчал.

— И она использовала волю, чтобы убить себя, — произнес я наконец.

— Вроде того, — согласился Боб. — Она вычислила, какой части мозга достанется больше всего. Она приняла на себя психическую пулю, предназначавшуюся тебе. Я думаю, это практически то же самое, что выбрать смерть.

— Нет, не то же самое, — тихо возразил я. — Она выбрала не смерть. Она выбрала свободу.

— Может, поэтому это и называется свободой воли, — заметил Боб. — Эй, скажи мне, что ты, по крайней мере, прокатился на пони, прежде чем цирк уехал. Я хочу сказать, она ведь могла заставить тебя увидеть и чувствовать почти все что угодно, и… — Боб осекся, и огоньки в его глазницах мигнули. — Эй, Гарри. Ты что, плачешь?

— Нет, — отрезал я и поднялся по лестнице из лаборатории.

В доме было… пусто как-то.

Я взял гитару, сел на диван и попытался привести в порядок мысли. Это давалось нелегко. Я испытывал все разновидности гнева, смятения и печали. Я продолжал убеждать себя в том, что это все эмоциональные последствия психического нападения Мальвора, но одно дело твердить это себе снова и снова, а совсем другое — сидеть и ощущать себя ужасно.

Я тронул струны и начал играть.

Великолепно.

Не то чтобы идеально — идеально играет компьютер. И пьесу я выбрал не особенно сложную. Мои пальцы не обрели вдруг особой ловкости — но музыка ожила. Мои руки прикасались к струнам уверенно и чутко, как случалось лишь в периоды вдохновения, продолжавшиеся, как правило, не дольше нескольких секунд. Я сыграл вторую пьесу, потом третью, и каждый раз в нужном ритме; я пробовал новые нюансы, варианты аккордов, придававших простым мелодиям глубину и цвет — красивую грусть минорным, мощь мажорным, акценты и чувственность, которые я всегда слышал в уме, но не мог отразить в жизни. Словно кто-то отворил дверцу у меня в голове. Или помогал мне.

Я услышал тихий, очень тихий шепот, похожий на эхо голоса Лаш:

Все, что в моих силах, хозяин дорогой.

Я поиграл еще немного, прежде чем осторожно отставил гитару в сторону.