Доказательство жизни

И сотни авторов одновременно опустились за свои пронумерованные компьютерные столы из прозрачного стекла, пальцы застучали по клавиатурам. В общей сложности за минуту в зале появлялось на свет несколько тысяч слов. Я переводил взгляд от одного лица к другому, видел огонь в глазах. И думал о том, что, скорее всего, многие из этих людей привыкли писать каждый день по десятку страниц, их головы полны интересных идей, они обладают гораздо большими знаниями и опытом, чем я. На их фоне я казался самому себе смертником. Но и узнав об этом конкурсе, «Слово Ариадны», я не мог не принять в нем участие. Все время с шести до двадцати лет учеба давалась мне с трудом: слишком рассеянный для математики, слишком глупый для химии, слишком ленивый для физкультуры. Только с двумя предметами я кое-как справлялся. С литературой, потому что всегда любил читать классику двадцатого и двадцать первого века, и с грамматикой – да и то в последней не знал ни одного правила, лишь интуитивно понимал, где поставить нужную букву, а где – нужный знак. Эдакий горе-талант.

В конце концов все свелось к тому, что в стране, где каждой жизнью заправляет система городского управления, осталось лишь одно место, где мои ничтожные экзаменационные баллы давали мне шанс обеспечить себя. Этот самый конкурс. Если я провалюсь, то, когда «Ариадна» начнет анализировать мой паспорт и обнаружит, что я не подхожу ни одной профессии, она просто назначит мне первую степень социальной значимости и выбросит в трущобы Подгорода – кости старого мира, где выживают всякие отбросы.

И вот теперь, держа в голове все описанные выше мысли, я сидел в эпицентре творческой работы, где вокруг каждый что-то писал, придумывал, сходил с ума по своему произведению… и я не мог ничего сделать. Только смотрел на пустой монитор, в углу которого мерцал серийный номер – «509».

«Привет, Ремарк, – подумал я и усмехнулся, – на моем фронте без перемен, и искры жизни все не наблюдается».

День 4

Во всем «Парнасе» за нами никто не следил открыто. Пролетали иногда патрулирующие зонды и могли выслать куда-то роботов-уборщиков, но в целом нас предоставили самим себе. И пусть находились индивиды, которые писали только по ночам или не могли выносить шум чужих клавиатур, большинство придерживалось негласного расписания. В одиннадцать утра мы выходили из боксов и писали до пятнадцати часов, после чего шли в кафетерий на обед и возвращались уже в шестнадцать тридцать, чтобы в семь вечера пойти на ужин и спать.

Ну, то есть как… Да, я выходил с остальными в одиннадцать утра и старался делать все так же, как и они. Но вот только писать я не мог. Три дня прошло, а я все сижу перед включенным монитором и не свожу глаз с девственно-белого листа. Пытался, конечно, начинал какие-то рассказы, но дальше первого предложения они не продвигались. Каждое слово, что я отпечатывал, выглядело каким-то инородным, неуместным. А когда я складывал эти слова в предложения, то вовсе хотелось выдавить себе глаза и переломать пальцы.

Чувствуя на себе чужие взгляды, полные то ли жалости, то ли злорадства – но, скорее всего, равнодушия – я только для вида нажимал на клавиши, создавая ощущение творчества. Вот тогда ко мне и подошел Дэйв.

– Как дела? – поинтересовался он с улыбкой, хлопнув меня по плечу. Я перепугался, что он увидит ту белиберду из символов, которой я пачкал электронную страницу, и поспешил все стереть.

– Еще одну идею отбросил, – произнес я, показав на компьютер. Было очень непривычно видеть такое светлое и жизнерадостное лицо, как у этого парня.

– Ах, творческие муки! Прекрасно тебя понимаю. Я Дэйв, кстати. Дэйв Иори.

– Джон Артхейт.

– А, ты не знаешь меня?

Я покачал головой и почему-то ощутил вину за то, что впервые слышал его имя.

– Я просто пишу уже больше шести лет, – объяснил Дэйв, – еще в школе начал. И у меня даже свой сайт есть с несколькими тысячами подписчиков, я всегда делюсь с ними своими рассказами.

– Извини, я больше по классике. Не очень увлекаюсь современной литературой.

– О боже! Наконец-то я нашел своего единомышленника! На самом же деле я тоже не выношу всю ту чушь, что пишут современные авторы. Кошмар! Собственно, по этой причине я однажды и решил стать писателем. А ты?

Я не успел ответить. Девушка, сидевшая впереди меня, резко повернулась и с подчеркнутой деликатностью попросила нас не отвлекать ее от написания романа про мальчика, который влюбился в ангела.

– Она точно не попадет в топ пять, – прошептал Дэйв и снова хлопнул меня по плечу. – Джон, если ты тоже пока ничего не пишешь, то не против пройтись?

– Всеми руками «за».

В углу зала располагались двенадцать больших круглых лифтов, на одном из которых мы отправились на верхний этаж. Практически все свободное пространство здесь занимал кафетерий. Нас с Дэйвом, как участников конкурса, обслуживали бесплатно. Мы сели возле окна, и прямо на поверхности стола между нами зажглось интерактивное меню. Выбрав себе чай с булочкой, я стал озираться в поисках официанта, но заказ сам прилетел ко мне на плавающей по воздуху платформе.