Я осторожно сжал его плечо, напоминая, что нужно быстрее взять себя в руки, и Женя тут же вцепился в меня:
— Вы же видите, да? Теперь видите? Это все объясняет!..
— Тише, Женя. Я все вижу.
Бесполезно. Петров умел держать эмоции под контролем, только сегодня он и так пережил слишком много. В любой другой день мой друг, может, и глазом бы не моргнул, но сейчас это стало последней каплей.
И все это было ужасно не вовремя.
Я вспомнил, как Женя хватался за мои руки тогда, возле дома Распутина, и, задыхаясь, просил прощения за то, что испугался меня, перепутав с тем, кто пытался его душить. Как ранило его осознание, что он незаслуженно причинил мне боль и может не успеть извиниться. Каким важным это ему казалось.
Разве я имел право в чем-то его упрекнуть? Пусть даже и в том, что из-за этого нас пристрелят?
— Идите сюда. Я обниму вас. Если вы, конечно, не против.
Я не был уверен, есть ли у нас в запасе хотя бы десяток секунд. Возможно, Васильченко уже услышал достаточно и готовился вот-вот расправиться с нами.
— Ох, Иля… — Петров отпустил мою руку и устало улыбнулся, — я что-то совсем…
— Замолчите.
Я так и держал его одной рукой, а теперь обнял второй, прижал головой к своему плечу и повернулся так, чтобы Васильченко не видел его лица.
И заговорил:
— Вы в безопасности, Женя. Никто вас не тронет. Вы уже не на фронте. Вы дома, в Москве.
Петров вздрогнул, и я прижал его сильнее — так, чтобы не вздумал дергаться — после чего повторил, что бояться не надо, тут нет никаких немецких солдат, никто не стреляет и мы в Москве.
До Женьки, кажется, стало доходить. Во всяком случае, он больше не пытался вырваться. Я гладил его по спине и по голове, повторял, что он дома, и все хорошо, и ждал выстрела.
Выстрела не было.
В какой-то момент я поднял голову, осмотрелся в поисках Васильченко и обнаружил того на площадке на пару шагов выше нас. Вероломный помощник Ганса нервно крутил в руках «парабеллум» и в целом выглядел как человек, чувствующий себя крайне неловко. По счастью, бедному Женьке не пришло в голову завопить «Иля, я опознал этого урода, это тот самый, который душил меня ногой!». Все остальное, что он говорил, вполне укладывалось в картину «Петров и душевные травмы после войны».
— Тише, Женя. Вы дома, вы в безопасности, — повторил я, после чего взглянул на Васильченко в упор (настолько, насколько это было возможно без пенсне) и тихо, но твердо сказал. — Евгений Петрович скоро будет в порядке.
— Война, да? — тихо спросил Васильченко, с опаской поглядывая на моего соавтора. — Накатывает?
Я дернул плечом, оставив этот вопрос без ответа, и снова переключился на Женьку, поглаживая его, притихшего, по спине, и ласково рассказывая, что все будет хорошо.
Мне очень хотелось добавить «если нас сейчас не пристрелят», но я, разумеется, не мог себе такого позволить.
— Меня отправили посмотреть, в порядке вы или нет, — извиняющимся тоном сказал Васильченко. — Мы с реутовским участковым увидели, что вы выбрались из реки, но потом вас долго не было. Я… поеду по делам, а вы не уходите, пока Иван Федорович не возьмет объяснение. По инциденту.
Я кивнул. Васильченко удалился с таким видом, будто тоже желал оказаться подальше от нас с Петровым.
Убедившись, что он ушел, я отпустил Женьку и потрепал его по плечу.
— Я был уверен, что он все-таки нас пристрелит, — смущенно сказал Петров. — Простите, Ильюша. Не думал, что после того, как вас чуть не убили у меня на глазах, меня сможет вывести из равновесия какой-то маньяк-сектант. Или кто он там. Дохлый таксидермист.
— Даже не думайте извиняться, у вас просто накопилось! — сказал я, вставая и подбирая нагрудник с пальто. — Вы, как и я, подумали, что все позади, и забыли, что у нас еще есть маньяки. Ну, ничего, надеюсь, мы быстро закончим со всеми объяснениями и сможем отдохнуть. К тому же я рассчитываю, что Иван Федорович, или как там его, уже отправил нашего дорогого Ивана Приблудного в отделение, и тот не будет маячить перед глазами, вызывая желание дать по морде.
Женя осмотрелся, убедившись в отсутствии на горизонте маньяков, и весело посмотрел на меня:
— Подумайте, Иля, Ганс Гросс еще смеет выговаривать нам то, что мы приваживаем Ваньку Приблудного! А сам-то! Пусть только скажет еще раз, что мы недостаточно осторожны и пьем чай где попало, я сразу припомню, что у него маньяк ходит в помощниках!
Я тихо фыркнул, поднимаясь за ним, и недовольно поморщился при виде взъерошенного и немного побитого Приблудного, прикованного к парапету наручниками на радость немногочисленным прохожим. Признаться, я рассчитывал, что его уже увезли, как он сам выражается, в каталажку.
— Ваня, а где милиция? — с неподдельным интересом уточнил Женя. — А то я, знаете, вас побаиваюсь. Вы же чуть меня без соавтора не оставили.
— Они за машиной пошли, — хмуро откликнулся Приблудный, отводя взгляд.
— Вдвоем? — резко спросил я, и Ванька кивнул.
Мы с Женей посмотрели друг на друга:
— Интересно, а второй работает на маньяка или на Ганса? — спросил Петров.