Дохлый таксидермист

— Так, Миша, — он вытянул руки. — Вы успокойтесь.

— Вы тоже видите… это? — пробормотал Миша, уворачиваясь от цепких пальцев Петрова.

— Иля живой, — настойчиво сказал Женя. — Все в порядке. Живой. Это правда.

То, что казалось его покойным братом, тоже попыталось что-то сказать, но Миша замотал головой, и оно замолчало, бессильно опустив руки.

Но Петрова нельзя было заткнуть так легко — он продолжал говорить. Говорить о том, что Иля тут, и он умер, но теперь он живой, а, значит, все будет хорошо.

Он был так уверен в своих словах, бедный. И, кажется, был готов поверить во что угодно — лишь бы заполнить пустоту в душе и не быть одиноким.

И с каждым его словом погибший брат Иля подходил все ближе и ближе.

— Не подходи! — закричал Миша, отталкивая Петрова.

Тот споткнулся и едва не упал; проклятый упырь отвлекся на него на секунду, но потом снова перевел взгляд на Мишу.

— Успокойся, придурок, — заговорило чудовище голосом Или. — Все хорошо. Подойди сюда.

Оно протянуло одну руку, и нервно взъерошило волосы второй — так делал покойный Иля в минуты душевного волнения. Миша шарахнулся в сторону, и чудовище совсем по-ильфовски закатило глаза.

Смотреть на это было невыносимо.

Миша попятился, спотыкаясь, и нащупал в кармане штанов огрызок карандаша:

— Не подходи! — Миша зажал карандаш в кулаке, намериваясь отбиваться до последнего. — Тебе не достать меня!

Он замахал руками, забыв про Петрова, который как раз попытался схватить его за плечо:

— Нет, Миша, послушайте!..

— Женя, вы бы отошли от него, — голос мертвого Или был ледяным. — Идите ко мне.

Петров взглянул на него с легким недоумением и шагнул. Шагнул к нему.

— Нет, Женя, не слушайте, не ходите!.. — завопил Миша.

Только Петров не слышал — вернее, не хотел слышать. Он подошел к Иле, мертвому Иле, и цепкие пальцы холодного трупа сомкнулись на его плече. Потащили назад, увеличивая дистанцию между ними и Мишей.

Петров не сопротивлялся.

Наверно, он и не мог поступить по-другому. Он ведь так об этом мечтал.

И, кажется, Миша уже не мог помочь ему, не мог удержать. Блестящие из-под стекол пенсне глаза мертвого брата пристально отслеживали каждое движение карандаша, а ничего другого Миша не запас.

Петляя и спотыкаясь, он бросился бежать.

Глава 8

Тот же день.

Ташкент, возле Главпочтамта.

И. А. Файнзильберг (Ильф).

Бестолковый Миша бежал по пыльному тротуару, петляя как заяц, и периодически орал что-то про монстров. Ташкентцы с матом разбегались с его пути. Мы с Женей стояли как два соляных столба и напряженно следили, не врежется ли он в дерево и не свалится ли в арык: в таком состоянии это было вполне ожидаемо. В первую секунду Женька даже рванулся догнать его, но я удержал его за плечо:

— Стойте, не будем за ним гоняться. Пусть побегает, может, остынет.

Мы провожали Мишу глазами, пока он не забежал за угол Главпочтамта и не скрылся из виду. Потом посмотрели друг на друга, и мой соавтор мрачно констатировал:

— «Цензура». Полный «цензура». Знаете, вблизи это выглядит еще более жутко.

— А то ж, — нервно согласился я. — В какой-то момент я даже за вас испугался. Ну, когда он начал карандашом размахивать. Вы очень близко стояли, Женя.

— Сначала он, вроде, разговаривал адекватно, — пробормотал Петров. — Наверно, мне нужно было попробовать схватить его.

Я попытался представить эту картину во всей красе, и обнаружил, что выглядит она куда разрушительнее, чем легендарный «Последний день Помпеи».

— Нет, Женя, и думать забудьте! Чего мне не хватает помимо рехнувшегося брата, так это соавтора одноглазого! Вы только подумайте, в каком мы будем комплекте. Ну, знаете, Ильф и Петров: трое детей, две вдовы и три глаза на двоих, — заметив, с каким удивлением нас разглядывают местные жители в лице хромого узбека, я схватил Петрова за локоть и потащил его через площадь, к арыку.

В тени плакучей ивы мы остановились покурить, но тема Миши все еще витала в воздухе:

— Знаете, Женя, он выглядит лучше, чем в прошлый раз. Не такой тощий, взгляд не такой дикий, и, по крайней мере, чтобы убегать от нас с такой скоростью, у него должно быть много сил, — я чуть усмехнулся и уточнил, — прошу прощения, не «от нас», а от меня, как от главного упыря.

Петров положил руку мне на плечо, утешая; мы были все еще слишком взъерошены после случившегося, так что слова поддержки и участия, которые он при этом произнес, не попали в эту книгу по причине их нецензурности.

— Хм, Женя… — я попытался обозначить претензии к его эмоциональной речи, но основная проблема заключалась в том, что в целом я был с ним согласен. Не устраивали только формулировки.

— Простите, — смутился мой друг. — Погорячился. На самом деле я очень люблю Мишу и беспокоюсь за него.

Я смерил его подозрительным взглядом и сообщил, что подобные заявления мне не нравятся. Последнее, что мне нужно, это чтобы Женя любил моего брата больше меня! Эта зараза подобного не заслуживает. Пусть сам заводит себе друзей. И, кстати…

— Кстати, Женя, вы очень правильно не стали обниматься с моим бестолковым братом, — вспомнил я.