Доктор Ф. и другие

…к черту с этого затхлого чердака, по пути сокрушив гору жестяного хлама.

— …Посмотрим!.. — на ходу приговаривал, метясь уже в пустоту.

— …Посмотрим!.. — бормотал я в своей комнате, под завывание вьюги за окном наспех укладывая чемодан. — Посмотрим, как это я не уйду… Поглядим!..

…………………………………………………………..

— …Не уйду?..

Я был уже внизу и, поставив чемодан, пытался открыть наружную дверь.

В первый миг она поддалась, но тут же я вынужден был отпрянуть, потесненный ворвавшейся метелью и бесноватым лаем собачьей своры.

Вторая попытка оказалась еще менее удачной – под натиском ветра дверь удалось приоткрыть лишь едва-едва, и сразу меня отшвырнула кинжальная вьюга. Вдобавок замок защелкнулся, и открыть его теперь никак не удавалось.

— Гм-м-м!.. — услышал я позади себя знакомое покашливание. Однорукий ветеран стоял у меня за спиной и со скрытой насмешкой наблюдал за моими тщетными потугами.

— Что, не имею права уйти? — зло спросил я.

— Отчего же? — как-то нехорошо хмыкнул он. — Тока не застудились бы – вон, пальтецо-то, гляжу, худое.

— Это мое дело! — огрызнулся я. — Да помогите открыть!

Крюкастый не тронулся с места.

— А Корней Корнеич знают? — спросил он. — Попрощаться…

Я смутился:

— Так он спит, наверное?

— Никак нет, бодрствуют! — ответствовал инвалид. — У их совещание. — Щелкнув каблуками, он указал в сторону темного коридора.

Ничего больше не оставалось – я нехотя побрел за ним.

Возле маршальского кабинета я открыл чемодан, достал оттуда пухлую рукопись и шагнул к двери.

В кабинете моложавый полковник водил указкой по карте-двухверстке с приколотыми к ней разноцветными флажками и монотонным голосом докладывал:

— …в свете перечисленных рекогносцировочных соображений, при учете существенной равноудаленности и сейсмоглобального отстояния названных объектов, а также при учете вектора градиентной раскладки и масштабной параметризации всей системы…

За огромным столом в форме буквы «Т» дремали чины от подполковника и выше. Возглавлял сонное сборище самолично Корней Корнеевич Снегатырев. Красавица Лайма в самой короткой из своих юбочек разливала в стаканы минеральную воду.

При моем появлении дремлющий кабинет сразу встрепенулся, и только полковник у карты продолжал барабанить:

— …и искусственного занижения экстра-подиума системы локализованных антисингулярных связей… — Наконец он тоже заметил меня, прервался на полуслове, нажал какую-то кнопку, и карту закрыл наехавший занавес.

Корней Корнеевич вперил в меня суровый взор. Я шмякнул на стол пачку исписанных листов и начал уверенно:

— Вот! Четыреста семьдесят пять страниц! Без нескольких глав половина первой книги. К сожалению, вынужден вас покинуть, пускай заканчивает кто-нибудь другой. Позвольте поблагодарить за оказанное гостеприимство и на сем откланяться…

В повисшей вслед за тем тишине отчетливо донесся шепот одного из генералов: «Племянник Погремухина…» Его сосед, тоже генерал, многозначительно кивнул.

Покуда Корней Корнеевич, хмурясь, взвешивал мои слова, я осматривал его кабинет. Тут со времени моего последнего посещения произошли кое-какие перемены. По обе стороны от маршала на двух тумбочках стояли гипсовые бюсты Вольтера и Джордано Бруно, на стене висела великолепная копия кого-то из импрессионистов, а угол кабинета занимал некий здоровенный, размером с небольшой гараж, загадочный агрегат, на который сидевшие за столом нет-нет да и поглядывали как-то опасливо.

— Значит, покидаешь? — после изрядно затянувшейся паузы хмуро спросил Снегатырев. — Стало быть, наши хлеб-соль не устраивают…

— Да нет… — стушевался я. — Все было прекрасно, большое спасибо… Просто… изменились планы…

— Планы… — обиженно сказал маршал. — Дела не кончив, посреди ночи, в пургу… Планы у него, громадьё!.. Может, хоть до утра повременишь?

Не ожидая, что смогу так легко, почти без борьбы, обрести свободу, я чуть замешкался. Да и вьюга за окном больно уж отчаянно лютовала.

— Ну, если только до утра… — сдался я наконец.

Гипсовой улыбкой иронически улыбался мне желчный француз, чуть презрительно взирал на меня с тумбочки стоический итальянец.

Снегатырев тем временем пошептал что-то на ухо Лайме, та кивнула ему и, сделав книксен, поспешно удалилась. Затем Корней Корнеевич снова перевел взгляд на меня.

— Вот и лады, — одобрил он мое решение и придвинул к себе рукопись: – Сколько, говоришь, осталось?

— Три небольших главки, — прикинул я, — страниц, наверно, пятнадцать.

— Так делов-то! Больше разговору!

Так уж обычно бывает: один раз дав слабину, трудно дальше стоять на своем.

— Хорошо… — после некоторых колебаний согласился я, — Хорошо, закончу. Но только эту, первую часть. Мне нужно три дня. А потом…

— Ну, «потом»!.. — перебил Корней Корнеич. — До «потом» еще дожить надо. Тогда и решим.

— Я уже все решил. (Ах, не было уже в моем голосе этой решимости!)

— Ладно, ладно, — миролюбиво согласился маршал. — Иди пока, спи-отдыхай.

Что-то я еще хотел ему сказать из того, что заготовил по дороге сюда, но все те слова как-то мигом выветрились из памяти, да и Корней Корнеевич смотрел уже не на меня, а на полковника, стоявшего у зашторенной карты.