Доктор Ф. и другие

— Быть может, мой друг, — спросил он, — вам небезынтересно было бы знать, когда и где возник этот Центр. Я, разумеется, имею в виду не его нынешнее наименование и местонахождение.

— Ну, пожалуй… — сказал я, хотя, по правде сказать, это интересовало меня отнюдь не в первую очередь. Однако последовавший ответ философа немедля изменил мое отношение к этому предмету.

— Знайте же, — с неким торжеством в голосе произнес Брюс, — что он существовал всегда! По крайней мере, за последние семь-восемь тысяч лет я вам ручаюсь!.. Да, да, на протяжении всех веков, пока вид homo sapiens существует в своей нынешней, общественной форме. Sic![12]  Всегда! Всегда, и (добавлю) везде!

— Но… я слышал… — (Кажется, дядя говорил что-то такое.) — Я слышал, что Корней Корнеевич в этом Центре – со дня основания…

— Тсс! — философ приложил палец к губам. — Nomina sunt odiosa![13]  Я уже – и сами изволите видеть как! — поплатился за то, что излишне часто поминал всуе самые досточтимые имена. Обойдемся, так что, поелику возможно, без них… Что же касается названной вами небезызвестной особы, то ее причастность, разумеется, несомненна – однако к созданию лишь этого, конкретного заведения. Одного из неисчислимого множества других, подобных ему… Вижу, вы слегка обескуражены, мой друг? Дабы не оставлять неясности, осмелюсь у вас спросить: хорошо ли вы осведомлены об эзотерических знаниях человечества?

— Ну… в некоторых пределах… — промямлил я.

Очевидно, по моему выражению философ понял, что сии пределы еще уже, чем это отображалось у меня на лице.

— Что ж, понимаю, — вздохнул он. — М-да, наша школа в этом отношении… Однако, non scholae, sed vitae discimus,[14]  а потому, если вы позволите, возьму на себя смелость несколько расширить в этой области ваш кругозор. Но прежде – все-таки еще один вопрос. Как вы полагаете, для чего существуют в мире тайны?

— Наверно, — после некоторых раздумий ответил я, — для того, чтобы мы их разгадывали…

— Вот! — воскликнул Брюс. — Именно такого ответа я и опасался! Все наш куцый гностицизм! Нет, нет, вы ничуть не виноваты – это наша порочная система воспитания! К сложному явлению мы спешим привязать, наподобие бирочки, некий его смысл – и тем самым вроде бы что-то для себя объясняем. В чем смысл тайны? Говорим: в познании. В чем смысл движения? Говорим: в достижении цели. В чем смысл власти? В чем смысл жизни? Ну, и так далее… Глупые ярлыки, уничтожающие суть! Ибо смысл движения – в самом движении. Достигнешь цели – и самое движение уничтожишь. А смысл жизни, конечно же – в самой жизни, ни в чем ином! Лишь остановив, уничтожив ее, можно к ней прицепить какой-то ярлык и самонадеянно назвать его смыслом. Но жизнь-то – она живая, а ярлык – мертвечина, надгробье, коли хотите. А смысл власти – сама власть. Цель, навроде блага для подвластных, привешивают к ней, когда надобно с теми же подвластными объясняться, то есть когда полновесной власти, в сущности, уже нет… И вот после этого экскурса снова спрашиваю вас: в чем же смысл тайны?

— В таком случае, очевидно, в самой тайне, — не очень понимая, к чему он клонит, ответил я.

— Вот! — возликовал философ. — Вот! Именно к этому ответу я вас и подводил! Настоящая тайна существует ради самой тайны. Разгадка есть ее уничтожение, гибель! Истинные умы всегда это понимали. Мелкие загадки были оставлены как игрушки для суетных умов – пускай себе распутывают. А подлинные, глубокие тайны запрятывались глубоко, сохранялись внутри храмов от прикосновения дурака. Оттого их и называли внутрихрамовыми или, по-иному, эзотерическими. И при каждом древнем храме существовало нечто наподобие… ну, скажем, своеобразной академии для посвященных, для избранных. Подлинные, великие тайны жили только там. Где еще, к примеру, могла быть написана великая «Книга Еноха», подвигнутого на это и просветленного, если верить преданию, самим повелителем всех тайн земных и небесных архангелом Уриилом? Надеюсь, вы заглядывали в этот неиссякаемый кладезь мудрости, мой юный друг?

— Признаться, как-то… — застыдился я своего дремучего невежества.

— В таком случае я лишь завидую вам, ибо у вас все впереди, — ободрил меня философ. — Это, однако, так, отступление. Вернемся к нашему разговору. Так вот, чем в большей затхлости пребывала человеческая мысль в миру, тем более дерзновенной она становилась в этих…

— Центрах… — подсказал я.