Доктор гад

– Да как обычное безумие, Джер, – раздражённо ответил ему Рофомм. – То, что в горах якобы до сих пор встречают странных и диких котов, что уходят от всех ловушек благодаря своему неживотному разуму, а их глаза смотрят прямо в душу – потому что это якобы бывшие охотники и дворяне, уставшие от жизни настолько, что решили кончиться в человеческом, не прерывая телесного, – глупости. Просто они не умеют отлавливать котов. А если кого-то так достали родичи, что он сбежал в горы…

– Если меня достанут родичи, я стану пауком, – Джер осклабился. – Только не шелкопрядом, а то мать с батей заставят работать, а обычным, который ловит мух в красивую паутину. Я б ткал её узорами, чтобы людям было жалко её смахивать. Паутину обрызгивали бы скрепляющим раствором и отправляли в галереи. А я был бы заявлен «Калейдоскопом» как «первый в мире паук-художник», у меня бы брали интервью, и я бы общался с журналистами кодами, выстукивая буквы лапками по бумаге, а моя глашатай бы им переводила. А ты б в кого кончился? – Я? – очнулся Рофомм. – Я – ни в кого. Я бы не обесчеловечился. Для этого нужна высокая, всемирная эмоциональность, а я душевный урод.

Джер было принялся его отговаривать, хотя наверняка порой и сам поражался холодности друга, как к ним подошёл официант в кафтане. Джер переключился на него:

– Омм, мы вот прежде, чем закажем вино, хотим спросить.

– Что вам угодно, господин? – вежливо поклонился официант.

– Мы обсуждаем обесчеловеченных, мы переводим старогралейские легенды, – сбивчиво затараторил Джер. – Вернее, мой друг их переводит, а я делаю иллюстрации. Нам очень важно для книги, мы не нашли в библиотеке фольклора об обесчеловеченных, но вдруг вам в детстве родители рассказывали сказки…

– Господин, – спокойно ответил официант, скрывая то ли раздражение, то ли ещё что-то, до чего Рофомм не мог добраться, потому что официант был всемирно, не по-официантски силён. – Я не вполне понимаю, о чём вы говорите. Мне таких сказок не рассказывали. Может быть, вы желаете что-нибудь заказать?

Джер велел принести ему гоночного сиропа, а Рофомм по-гралейски потребовал «одинокую горечь», как называли гралейцы горький отвар без сахара, спирта или сливок. – Эр коэлли? – вежливо приподнял брови официант в кафтане. – Ньер «цолле ан оннолос»?

– Горький отвар без ничего, – без улыбки объяснил Рофомм и воззрился на него самым пронзительным из своих взглядов. Официант вздрогнул и ответил ему тем же разрезающим небытие взором. Их сущности столкнулись там, где кончалась жизнь и начиналась пустота, и мощные, хлёсткие сполохи угрожающе вздыбились, обещая раздавить Рофомма как насекомое, если он ещё раз вздумает к нему лезть.

– Что-то ещё? – с непроницаемым лицом осведомился официант, и Джер махнул рукой, что тот свободен.

Рофомм, наплевав на обещание, закурил, пытаясь скрыть тревогу от самого себя.

Вечер начался, и на сцену выскочил Веллог, в кои-то веки довольный. Довольным, как подозревал Рофомм, он был сам собой, чувствуя себя патриотом Конфедерации и одновременно очень и очень национально идентичным как гралеец. Он поприветствовал военных и гражданских, собравшихся сегодня в ресторанном зале игорного дома, особо выделив господина Улдиса. Под аплодисменты офицер встал и отвесил несколько смущённых поклонов. Внимание выпадало ему часто, но он к нему так и не привык. Когда администратор закончил, на помост выскочили танцовщицы. Наряды на них были короткими, но с длинной, почти до пола бахромой, которая в бесконечном движении демонстрировала их ноги украдкой и блеском. Рофомм вежливо смотрел на танцовщиц, ожидая Нарлу. Джер не обращал на них внимания и пялился по сторонам, не забывая про блокнот и карандаш. Обнаружив глазами хороший профиль какого-то военного, он стал зарисовывать мужчину, одобрительно цокая языком.

Наконец вышла Нарла. Кто-то закричал ей, что она восхитительная золотая госпожа, однако певица прервала его своей одетой в перчатку рукой.

– Ни в коем случае! Я – стальная госпожа! И сегодня я пою для вас, как сталь поёт в ваших руках.

Официанты подливали вино, офицеры пьянели. Нарла ушла с помоста отдохнуть, и её снова сменили танцовщицы. Потом она вернулась и, приняв очередную партию комплиментов, принялась петь. Вечер становился расслабленным. У нескольких мужчин сидели на коленях девицы, одна даже пыталась подобраться к Верлу Улдису, однако он, явно нацелившись на Нарлу, быстро отделался от девушки.

Рофомм пил отвар на горьких зёрнах, и тревога его не оставляла. Свет от газовых рожков и люстры золотым потоком разбивался о его короткие, опущенные книзу ресницы. Зал освещался даже лучше, чем обычно, зал был золотым. Даже скатерти постелили золотые, и занавес поменяли на золо…

И едва он догадался, как послышался свист. Он бы никогда не подумал, что освистывают Нарлу. Освистывают совсем не так. Этот же свист был сигнальным. И, прежде чем Рофомм успел что-то сделать, закричала Нарла, которая видела весь зал со своего помоста:

– Они, это они! Здесь! – она протянула руку, указывая на одного из официантов, как вдруг раздался целый залп выстрелов.