Доктор Х и его дети

Снег набился в ботинки, под носки, намокли ноги. Ладони горели, уши полыхали, воздух вылетал изо рта и носа горячим паром — казалось, что сам он превратился в вынесенный на мороз кипящий самовар.

Схватил валявшуюся у стены ледышку и покатил по кругу. Снег оказался союзником: не рассыпчатым, а липким, податливым, словно спешившим на помощь нетерпеливому скульптору.

Первый ком уже стоял перед освещенными окнами зала. Второй — поменьше — он катил к первому плавной дугой, как самолет, заходящий на посадку. Оставался третий, когда его осенило. Он метнулся к отворенному окну, подтянулся на руках и просипел:

— Ведро! Ведро давай!

— Какое ведро? — всполошился Фашист. — Лезь обратно!

— В углу ведро стоит, кинь мне его.

— С ума спятил, поймают!

Красное пластиковое ведро вылетело во двор, рядом шмякнулась выпавшая на лету половая тряпка.

Больше всего Существо боялся, что кто-нибудь распахнет шторы на большом окне, словно откроет без спросу театральный занавес, обнажив публике неготовые декорации и мечущегося между ними актера. Но окно мигало дискотечными огнями, значит, публика заняла себя сама и основное действо происходит там — внутри, а не здесь — снаружи.

Возле окна он наклонился и загреб окоченевшей пятерней снег, слепив из него снежок. Опустил в карман и подпрыгнул, стараясь уцепиться за раму. Замершие руки не слушались и соскальзывали, а тело сделалось тяжелым, как бревно. На помощь пришел Фашист: подбежал к окну и втащил его за плечи на подоконник.

Щеколды на дверях, как и во всех больничных туалетах, не было, войти могли в любой момент. На счастье никто не вошел — спасибо затянувшейся раздаче калькуляторов и началу дискотеки: на первых песнях определялись фавориты вечера, никому не хотелось упустить шанс оказаться лучшим.

Впрочем, дискотека набирала обороты, и первые аутсайдеры уже заняли место вдоль стен рядом с воспитателями, кто-то отправился в уборную. Прежде чем дверь распахнулась, Существо успел закрыть окно, выдернуть ручку и метнуться в кабинку. Там он, стоя сначала на одной, потом на другой ноге, снял ботинки и вытряхнул из них снег. Оконную ручку приладил за унитаз так, что и не видать. Снежный комок в кармане холодил ляжку, но пока не таял.

При входе в зал уже сидела другая воспитательница — из женского отделения. В уютном полумраке топтались пары.

Самым сложным казалось сделать «то, не знаю что», но как только они вошли в зал, сразу поняли, что гораздо сложнее сообщить о сделанном, желательно — незаметно.

Встав у стены, Существо делал вид, что не чувствует, как в бок его толкает Фашист, распираемый гордостью за двоих. Медленный танец сменился быстрым, пары распались, каждый задергался в своем ритме. Воспитатели сфинксами сидели на стульях, но, если приглядеться, можно было заметить, что и они нет-нет да и отбивали ритм каблуками. К наглухо задрапированному окну никто и не думал подходить: тяжелые воланы посеревших от времени штор казались гипсовыми.

Существо еще долго стоял бы и собирался с духом, но снежок в кармане начал таять и потек струйкой по ноге, обещая предательски намочить брюки и излиться подозрительной лужей. Рыжие волосы мелькали совсем рядом, отливали мерцающим золотым блеском, и, казалось, еще немного — не только снег, но и он сам растает вблизи этого огня, как Снегурочка.

— Здравствуй, — промямлил он, подойдя вплотную. — Закрой глаза и протяни руку.

— Это еще один подарок? — уточнила Элата.

— То, не знаю что.

Скользкий, талый комок снега, похожий на большой оплывший пельмень, чуть не выскользнул из рук, когда опускался в ее ладонь.

— Лягушка?

— Вот еще, — фыркнул подоспевший на помощь Фашист. — Настоящий снег!

Элата ойкнула и открыла глаза.

— Откуда?

Существо мотнул головой в сторону окна и произнес что-то нечленораздельное. Она подошла к окну и приоткрыла штору ровно настолько, чтобы просунуть голову. Штора поглотила ее вместе с кудряшками, а Существо с Фашистом мялись позади, будто помощники невидимого факира. Спина ее вдруг затряслась, а острые лопатки, перетянутые паутиной бретелек открытого на спине платья, поднялись домиком.

Вынырнув обратно, Элата протянула:

— Нууу, дуракиии!

Фашист тоже выглянул в окно. В освещенном квадрате, как в лучах рампы, стоял снеговик с красным ведром на голове. Точнее не снеговик, а снежная баба: из-под ведра свисала тщательно расправленная на обе стороны желтая тряпка.

* * *

«Никогда не меняйся своим дежурством!» — конечно, он знал эту заповедь, непреложную, как и всё, о чем предупреждает Минздрав, но нарушаемую столько раз, что само ее неисполнение стало заповедью.

По негласному больничному суеверию дежурить следовало по своему графику. Попросишь коллегу подмениться — и не присядешь в чужую смену ни на секунду, тогда как сговорчивый товарищ будет скучать в твое дежурство все сутки напролет.