Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Есть еще несколько вещей, о которых хочется написать. Прежде всего, я успел приглядеться к взаимоотношениям в семье, и – ох, как тут неблагополучно и неспокойно! Я не по порядку, а что придет в голову. Начать с Сережи. Это способный юноша, и с знаниями, с лоском, но боги, какой это лентяй и лодырь! Он совершенно не похож на «ослика»[198], т. к. и очень неглуп, и очень отесан, даже raffiné[199], но такое же полное отсутствие всякого интереса к чему бы то ни было. В гимназии он занимается через пень-колоду, любимых предметов у него нет, что он будет дальше с собой делать, не имеет и понятия. Маленький штрих. Моя репутация чертежника здесь (во всех парижских лабораториях, где видели мой атлас, а не только у тети Мушки дома) выше всяких сравнений. Сережа попросил меня сделать ему чертеж (сейчас за стеной неплохо играют Fruhlingssonate[200], я с наслаждением слушаю, пока пишу), заданный ему в гимназии. Я очень торопился в оперу, так что успел сделать ему около половины. Он не имеет никакого понятия о чертежной премудрости, не знает, как наполнять и держать ресфедер и т. д.; с большим удивлением увидел какой-то из моих приемов, но тут же и ушел, и нимало не поинтересовался, как я вообще все это делаю. Вторую половину чертежа он доделывал сам, но не видавши, как надо работать, намазюкал такого, что не смог даже предъявить в классе. Я намекнул, что, если он захочет, я покажу ему главные приемы, но он и этого не хочет. Отделывается вообще фразами, которые иногда прямо заставляют подумать, что он пустой человек. Я, однако, думаю, что это не так, но уж очень поведение его снобистское и пустое.

Теперь он + родители (Вам интересно?). Тетя Мушка не очень умная (вроде дяди Сережи [Бернштейн С. Н.]). Очень обаятельная и ласковая, но такта у нее мало. Такая же энтузиастка науки, как была некогда, но в том стиле, который нам немножко потешен, – что-то среднее между Варварой Сергеевной и Катериной Павловной, но в сторону позитивной науки. Она не то что просто верит в науку, а обожает ее. Так сказать, институтка от позитивной науки, старый сорбоннский тип. Ну, мальчики это все видят, и ее не уважают. Очень любят, но вроде как Крулю (которая тактичнее), почти как домашнего кота. Разговоры «всерьез» с ней ненавидят и говорят с ней, как Володя с Любочкой в «Детстве. Отрочестве» («в булку?» и т. д.). Юра тоньше и нутрянее, он изящно отшучивается и так мило и толсто смеется, что к нему не придерешься. Правда, его и меньше трогают, когда он приходит. Но когда Сережу начинают за столом шпиговать и отчитывать за лень и лодырство, он вспыхивает, грубит, говорит глупости – и, однако, в него не бросишь камнем, т. к., во-первых, не надо бы все это говорить за столом, а во-вторых, что же поделаешь, когда материнского авторитета уже нет.