Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

У них был свой редакционный совет. Что-то их там не устроило. Тем более что этот отдел предпочитал то, где было больше математики. Все же отделение механики у них было, не столько биология им нужна была, сколько механика. Немножко не профильно. Хотя проблемы узнавания тоже от механики далеки, но у Бонгарда эти вещи были почти математизированные. Программы для узнавания, которые, кстати (ведь все в этом мире очень сильно переплетено), использовались в медицинской диагностике, я имею в виду, например, программы Бонгарда для узнавания, к какой группе больной относится…

На прощании вы были? От кого узнали о смерти Николая Александровича?

Нет, на прощании я не был, я не был лично с ним знаком. Узнать я узнал, но на прощании не был. С ним близко были знакомы и даже дружили в какой-то степени, немножко конкурируя друг с другом, Виктор Семенович Гурфинкель и Алик Коц. Я вообще иногда про Николая Александровича рассказывал, особенно детям. Я ведь преподавание не бросил. Моя жена помогала Израилю Моисеевичу Гельфанду организовать заочную математическую школу в 1964–1965 годах. Они организовали школу, в которой училась тысяча школьников со всего Советского Союза, из самых разных республик, по переписке[67]. Я им очень завидовал, потому что они преподают, а я только своей наукой занимаюсь, и я стал уговаривать Израиля Моисеевича, и мне удалось его уговорить организовать в этой же школе биологическое отделение. В 1975 году оно было организовано и до сих пор работает. Сейчас ему 35 лет. Наиболее способных, интересных школьников мы приглашали на лето в Москву, человек двадцать – тридцать, чтобы можно было их пристроить и чтобы они поместились в классе. Мы с ними очно занимались, отчасти готовили к поступлению в университет, отчасти просто повышали их уровень. Я там читал разные лекции для них, и из этих лекций получилась книжка. И обычно одна лекция была про Бернштейна[68], и в ходе подготовки к этим лекциям я смотрел разную литературу и собирал эти данные, и составилась статья для школьников.

В этих лекциях вы пишете, что семинары Гельфанда иногда проходили в саду Института Бурденко.

Да, и это было очень странно. Там у них есть хороший довольно сад для прогулок выздоравливающих, и мы несколько скамеек сдвигали друг к другу. А иногда даже, когда народу приходило на лекцию мало, говорили: «А давайте будем гулять как в Древней Греции в Академии гуляли?» Но это все-таки было довольно трудно, потому что лектор все же должен быть лицом к аудитории и как ходить – непонятно, и мы решили, что древние греки были какие-то очень ловкие люди. Так что мы старались все-таки в том саду на чем-то сидеть. А еще одна из легенд о Николае Александровиче была та, что после «павловской» сессии[69], когда ругали Анохина, Николай Александрович понял, что его выгонят с работы, и решил, что лучше уйдет по собственному желанию. И он придумал, как ему оригинально уйти. (Не помню, кто мне это рассказывал, но я это слышал несколько раз.) Он решил, что напишет, чтобы ему для эксперимента предоставили жирафа, потому что у жирафа очень длинные ноги, очень удобно у него всякие параметры регистрировать, а если они ему жирафа не предоставят, то он тогда увольняется!

В чем для вас значение Николая Александровича?

Для меня – личное общение или книги, что именно, мне трудно сказать, потому что из личного общения я узнал немножко больше, чем из книг, но все-таки основные вещи я узнал из книг. Но работы его, конечно, сыграли довольно заметную роль для меня. Потому что одну из задач, которыми мы занимались, мы называли «проблемой Бернштейна» – это проблема управления многими степенями свободы. Так она у нас и называлась – проблема Бернштейна.

Вы имеете в виду работы с лягушкой[70] ?

Да, я имею в виду прежде всего модель, которую мы придумали с Толей Фельдманом и Израилем Моисеевичем Гельфандом. Мы придумали ее недалеко отсюда, так как мы жили на улице Обручева, а Израиль Моисеевич – через лесок. Лена Глаголева с ним о школе больше разговаривала, а я с ним больше разговаривал о модели лягушки, модели гибкой синергии, и так и считалось, что это решение «проблемы Бернштейна». Хотя в построении самой модели наряду с идеей синергии довольно большую роль сыграла гельфанд-цетлинская идея, даже в большей мере цетлинская идея, его вариант теории игр, поведения коллектива автоматов[71]. То, что систему управления суставами можно рассматривать как некий коллектив. Каждый нейронный кусочек, который управляет данным суставом, можно рассматривать как отдельный автомат, а их взаимодействие должно в целом определить поведение конечности. Таким образом, было сочетание идеи Бернштейна и идей Цетлина. Реализация этих идей. Мы придумали некую новую идею гибкой синергии и внесли некоторый вклад в то, что было сделано великими до нас.