Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

В университете это не носило таких форм, как в Институте физкультуры, учитывая интеллектуальный и культурный уровень его сотрудников. Было нечто запредельное, во всяком случае для меня. Я помню общеинститутское собрание[72], где выступали все эти деятели физкультуры, которые называли Николая Александровича «безродным космополитом», а он, по своей наивности, когда ему дали слово, сказал: «Почему вы меня называете „безродным космополитом“? Я ведь очень хорошо знаю своего отца и даже дедушку. Мой отец был известный московский врач. Я никак не могу быть безродным космополитом». Еще один упрек, который мне запомнился, носящий совершенно одиозный характер: его упрекали в том, что он – тот самый Бернштейн, который «проводил ревизию» учения Маркса[73]. Если вы помните, был такой немецкий социал-демократ, которого мы все изучали в курсе марксизма-ленинизма. В чем состояли его ревизионистские взгляды, нам не говорили, но ужасно его ругали за его преступления против марксизма-ленинизма. Вот они сказали, что он и есть тот самый Бернштейн. Но потом потребовали выступить сотрудников лаборатории. Все должны были высказаться и бросить в него камень. Я, по молодости лет, и поскольку курс марксизма-ленинизма у меня еще был свеж в голове, просто привела им даты жизни того Бернштейна, который «проводил ревизию Маркса». Чтобы они «могли сопоставить, если они не потеряли знания арифметики средней школы». Я так и сказала. Для меня это кончилось печально, меня исключили из комсомола и отчислили из аспирантуры.

Вы были единственной еврейкой рядом с Николаем Александровичем?

Нет. Там была еще одна аспирантка-еврейка. Понимаете ли, тогда это даже и не носило такого уж четкого антисемитского характера. Это скорее носило характер травли крупного ученого, зависти, полного непонимания. Впечатление, как если где-нибудь врача, который лечил холерных больных во время эпидемии, темные крестьяне обличали в том, что он их заражает. Такого же плана были действия. На этом моя деятельность в Институте физкультуры закончилась. Николай Александрович тоже вынужден был оттуда уйти. Уж я не помню, уволили ли его или он сам подал заявление.

Это был 1949 год?

Да. Так что к научной работе я приступить просто не успела. У Николая Александровича тогда, как у членкора АМН, было право иметь личного старшего лаборанта, лаборанта с высшим образованием. Тогда было такое положение. И на эту ставку он меня взял. Надо было работать. Было послевоенное время – только что отменили карточки. Бедность и нищета были страшные. Не работать было нельзя.

Кто-то еще выступил так же?

Нет. Промолчали или согласились. Я считаю, что мне крупно повезло, поскольку я отделалась только отчислением из аспирантуры и исключением из комсомола. Могло быть значительно хуже. Если бы это было позже, было бы хуже. Но тут обошлось в какой-то степени… Николай Александрович получил должность заведующего лабораторией клинической физиологии в Институте гигиены труда и профзаболеваний и взял меня туда. Это был институт Академии медицинских наук, и поэтому мою ставку перевели в этот институт. Он там проработал очень недолго.

А вас он взял на эту ставку еще в Институте физкультуры?

Да. Он меня взял на такую внеинститутскую плавающую ставку при президиуме. Потом и мою ставку перевели в Институт гигиены труда. Он там получил лабораторию, начали мы там что-то делать, но вскоре Николай Александрович вынужден был оттуда уйти. А поскольку моя ставка была уже в этом институте, то я осталась. Поскольку мы знакомы были с ним домами, я бывала у него дома, он приезжал к нам в Останкино, были в какой-то степени приятельские отношения (дружеские я не могу сказать по отношению к Николаю Александровичу). Николаю Александровичу очень нравилось гулять в огромном парке около Шереметьевского дворца. Хорошо, что сохранились любительские фотографии, которые делал мой муж. В Институте гигиены труда Николай Александрович работал очень недолго, компания все продолжалась и приобретала все более страшный характер. Он оттуда должен был уйти, а я осталась. Еще один раз мы с ним виделись, когда он получил лабораторию, вот я уже не припомню, в каком институте.

Протезирования?