Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Профессор Виктор Евгеньевич Беленький мне рассказывал, что когда он работал с Гурфинкелем, то пришел за отзывом на диссертацию к Николаю Александровичу домой в последние годы его жизни (до этого они знакомы не были). На него произвела впечатление очень скромная обстановка, а когда он уходил, Николай Александрович напомнил, чтобы он не забыл передать ему те крошечные деньги, которые полагались за отзыв. Может, что касается обстановки, он был просто аскетом?

Он был не от мира сего в практической жизни. Она его не интересовала, не занимала, что он поел, как он поел, как он одет. Он был вне этого, чувствовалось, что он – в каком-то своем мире, в какой-то интенсивной внутренней умственной работе, а все остальное – так, приходящее.

И достойной аудитории для дискуссии у него на вашей памяти не было.

Нет.

Где он жил?

В той же квартире жил его брат-математик. Квартира огромная, но не коммунальная. Если приходили к Николаю Александровичу, то сразу проводили на его половину. На другой половине жила семья его брата. Брата его я не видела, знала только, что он инженер, математик. Помню, что на бо́льшую часть Сталинской премии, которую Николай Александрович получил (это были порядочные деньги по тем временам), они купили телевизор. Это было совершенное чудо техники в эти годы. Я до этого телевизора не видела. Шел 1948 год. Как-то я у него была в гостях, и он с гордостью показывал мне какой-то фильм (в часы кратковременного вещания, как это тогда было). Маленький черно-белый телевизор, с очень плохим изображением (там рябь все время шла). На меня это не произвело должного впечатления, но он очень гордился.

Сын его какого возраста был?

Он, кажется, родился в 1937 году, значит, в 1948‐м ему было 10–11 лет.

Они во время войны жили в Москве?

Нет, они эвакуировались. Им было очень трудно. Сын чуть не погиб, и они чуть не погибли с голоду.

Почему вы не побоялись выступить во время травли Бернштейна?

Наверное, какой-то юношеский максимализм во мне играл. Мне было 23 года – я очень рано окончила университет.

Какую-то благодарность он к вам после этого испытывал? Или он был не от мира сего…

Может быть, и было что-то, потому что Николай Александрович как-то все время хотел, чтобы я у него работала, лаборантскую ставку мне выбил после отчисления из аспирантуры. Потом приезжал специально меня приглашать работать с ним… Так что что-то во мне он, наверное, видел. Помню наш разговор, случившийся, вероятно, в 1950 году. Мы долго и скучно сидели в ожидании приема у некоего бюрократа Президиума АМН (Николай Александрович добивался разрешения на покупку аппаратуры для лаборатории). В беседе о будущей работе я сказала, что кажется важным подумать о принципах построения движений у членистоногих (ракообразных, насекомых). Они ведь существенно отличаются от млекопитающих тем, что имеют хитиновый скелет, к частям которого крепятся мышцы, и отсутствием морфологически дифференцированного мозга – имеют только ганглии, являющиеся диффузным скоплением нервных клеток. Николай Александрович живо заинтересовался и даже сказал, что, была бы возможность, я могла бы развивать это направление, хотя методически это сложновато.

В дальнейшей вашей работе его уроки не пригодились?