Наверное, только в общенаучном подходе к решению задач. Я волею судьбы ушла в область клинической электроэнцефалографии. После шести лет безработицы (сидела с ребенком, подрабатывала переводами с английского издаваемых у нас американских и британских научных монографий) при смягчении нравов в хрущевскую «оттепель» удалось вернуться на лаборантскую ставку в Институт гигиены труда для налаживания методики электроэнцефалографии. Там же в 1964 году защитила кандидатскую диссертацию. Затем, в 1965 году, перешла в МОНИКИ, где возглавила группу электроэнцефалографии в отделе функциональной диагностики и работала 23 года до пенсии. Научный интерес – огромный материал по исследованию мозга при самых различных нозологических формах. Докторская диссертация посвящена ЭЭГ-феноменологии и математическому авто– и кросскорреляционному анализу (совместно с группой Е. Б. Пастернака из МЭИ) электрогенеза у оперируемых больных и в экспериментах на собаках в разных стадиях общего наркоза при возникновении гипоксии мозга, клинической смерти и в восстановительном периоде. Впрочем, результаты опубликованы у нас и в иностранной научной литературе.
Мы собирались у него дома. Правда, один раз заседание было у меня дома, когда я болела.
Да зачастую политику больше, чем науку. Такие все были диссиденты кухонные. Тогда уже чувствовалось, что система вот-вот лопнет. Смерть Брежнева, смена генсеков…
Такое было счастье, что рухнула эта свинцовая, отвратительная, лживая, тяжелая, малограмотная власть. И вот теперь опять началось. Даже еще хуже, по-моему, еще хуже. Все терпят, все молчат.
Собралась просто отличная компания ярких талантливых людей (невропатолог, нейрофизиологи, специалист по математическому анализу – Виктор Семенович Гурфинкель, Лев Павлович Латаш, Виктор Борисович Малкин, Павел Владимирович Мельничук, Евгений Борисович Пастернак) во главе с физиком-теоретиком из Курчатовского института Самуилом Марковичем Осовцом. Мне просто повезло, что я туда затесалась. Собирались каждую третью субботу. Была сформулирована гипотеза о механизмах генерации ритмов ЭЭГ, модель перехода к генерализованным пароксизмальным разрядам при эпилепсии и представление о считывании фиксированных следов в мозговых структурах, то есть о механизмах долговременной памяти. Но мне все время казалось важным, даже более важным, чем открыть причину срыва ЭЭГ в эпилептоидную активность, понять, почему пароксизмальный разряд прекращается. Ведь чаще эпилептоидные разряды проходят субклинически – припадка нет. Но если пароксизмальная активность не прекращается, то развертывается судорожный припадок. Но чаще разряд длится секунду, две, три, и потом восстанавливается нормальная ритмика. В чем механизм? Вот это – самое важное для клиники. Потому что спровоцировать эпиактивность у больного человека относительно легко, тут и ритмическая фотостимуляция, и гипервентиляция. Но почему он купируется? Как мозг борется со срывом нормальной ритмики?
Мысль была этим заняться. Но потом тяжело заболел Осовец.
У него были очень интересные нейрофизиологические работы с привлечением электроэнцефалографии. Жаль, что мы не занялись моделями купирования эпилептических разрядов, – для клиники это было бы очень важно. Как, например, действуют противосудорожные препараты? Это тоже очень интересно. Как они способствуют тому, что пароксизмальный разряд не развертывается в припадок?.. Семинар наш распался. Осовец умер, Латаш уехал. Но ведь основные мысли и гипотезы, возникшие на наших семинарских обсуждениях, живы в науке, и это самое главное.
Фейгенберг Иосиф Моисеевич