Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне

Я вернулся с войны в 1946 году. После войны нас год из армии не отпускали, так как полк нашей дивизии остался в Германии. В это время я совершенно случайно познакомился с профессором Бабским, и он меня просто чудом вытащил из армии. Работая в лаборатории Бабского, я занялся изучением электротона и аккомодации. Надо сказать, что еще до войны меня эти проблемы интересовали, и даже на фронте, когда были бои на Одере и мы закапывались в землю, а немцы на нас бросали самолеты, начиненные взрывчаткой, я сидел и записывал идеи об электротоне и аккомодации, которые мне пришли в этот момент в голову. Так что в 1946 году я из армии прямо попал к Бабскому. Вначале я был в Институте педиатрии, где преподавал ассистентом, а потом – в лаборатории Бабского в Институте биохимии. Там я впервые услышал о Бернштейне, когда мне надо было математически проверить мою гипотезу об аккомодации. Бабский сказал, что есть такой гениальный человек, который сделал логарифмические таблицы, и он может нам в этом помочь.

Вы тогда встретились первый раз с Бернштейном?

Бабский устроил встречу с Бернштейном, затем была переписка, и Бернштейн взялся написать уравнения для моей модели аккомодации, написал об этом свое мнение, соображения. Была некоторая переписка. Вскоре после этого вышла книжка Арчибальда Хилла[109], в которой Хилл разрабатывал модель аккомодации, и я уже изучал Хилла на эту тему. Где работал Бернштейн в то время, я не знал. Тогда в 1947 году мы еще все работали, а в 1953 году, когда начались увольнения повсюду, меня уволили отовсюду и я не мог устроиться на работу. Не брали никуда. Я готов был ехать в Казахстан участковым врачом, но мне вдруг сказали – подождать одну-две недели. По-видимому, уже готовилась реабилитация после смерти Сталина. Наконец мой приятель Гурфинкель, который тоже воевал, взял меня в Институт протезирования[110]. Так в 1953 году я оказался в Институте протезирования и решил заняться физиологией движения – выработкой двигательного навыка[111], потому что у меня была почти уже готова диссертация по условным и безусловным рефлексам. Так с проблем аккомодации я попал в область высшей нервной деятельности, и это произошло еще и потому, что была «павловская» сессия, всех разгромили… В Институте протезирования я узнал, что Николай Александрович в нем работал и применял свой знаменитый способ циклограмметрии. Книжка его 1947 года была издана раньше, и профессор Бабский рассказывал мне, что она получила Сталинскую премию.

Скажите, а какое на вас Бернштейн произвел внешнее впечатление?

Человека очень необычного. Сдержанно-нервного. Как-то он вспылил на семинаре, сказал докладчику: «Вянут уши вас слушать!» Кстати, на том семинаре на самом деле он не заметил, что были обратные связи, и был не прав. Производил впечатление нездорового человека, отстраненного. Это, наверное, была уже болезнь. Он очень высокого мнения о себе был, был уверен в себе. Лица не помню сейчас. Среднего роста, худощавый. Странный, не похожий ни на кого, опередивший свое время.

Ясно говорил?

Я не слышал его лекций. Но главное, мне кажется, в его учении – это понятие об образовании временных связей[112], в то время как Павлов считал, что все условные связи замыкаются в коре. Я считаю, независимо от того, прав Бернштейн или нет, но само по себе то, что следующий уровень берет на себя управление движением, становится «ответственным» за движение, – это существенно. Но память существует и на синаптическом уровне. Мы до сих пор не знаем, где находится память. Она внутриклеточная? На синапсах? Где материальный субстрат памяти? Как стимул превращается в ощущения? Если вы сопоставите электрофизиологически клетки слуховых рецепторов или зрительных, разницы большой нет. Но как эти импульсы превращаются в ощущения? Или память, связанная с творчеством… Мы никогда не поймем, как возбуждение превращается в ощущение.

Когда вы пришли в Институт протезирования, Виктор Семенович Гурфинкель там уже работал?

Он занимался многими вещами, в том числе костюмами для космонавтов, тем, что было очень нужно, так что его не трогали, не уволили. Газенко его поддерживал.

Как вы думаете, есть школа Николая Александровича?