Странно то, что даже это осознание не перебивает горечь от его лжи. Он скрыл от меня. Он изменял ей со мной. Это я ― та, другая женщина, которая так трагично разбила семью. Так может, все-таки она убила себя по моей вине? Потому что я была с ее мужем? Потому что спала с ним и влюбилась в него? Я забрала его у нее, получается? Или не получается. Потому что я не знала о ее существовании, Винс никогда не говорил мне о ней. Господи, как же хочется вцепиться в волосы и зажмуриться. А еще лучше проснуться в холодном поту и понять, что все это просто жуткий кошмар, не имеющий ничего общего с реальностью. Но это не так. Кровь, забрызгавшая стены, очень даже реальна, если я слышала ее металлический запах. И ощущение боли, как от падения с высокого утеса, тоже более чем реально. Потому что у меня в теле болит каждая косточка, каждый нерв и мускул воспалены до такого состояния, что, кажется, я сейчас умру только от воспоминаний о том, что только что произошло с нами.
Я подробно рассказываю о случившемся офицеру полиции, он кивает и делает в маленьком блокноте записи. А я как будто машина: ни чувств, ни эмоций. Просто механическим голосом излагаю короткую суть произошедшего. Словно на экзамене или в операционной, где нет места человеческим слабостям. Я говорю и говорю, пока не начинаю чувствовать, как подкашиваются ноги и перед глазами пляшут черные точки. Я еще никогда не теряла сознания, поэтому не сразу понимаю, что со мной, пока не становится слишком поздно и меня не накрывает темнота.
– Ну наконец-то. Эли, слышишь меня? ― взволнованный голос Алекса врывается в мое сознание.
Я приоткрываю веки и смотрю на своего бывшего парня. Изображение еще подрагивает, но я четко могу уловить силуэт и общие черты.
– Ты напугала тут всех.
– Что ты делаешь у нас на этаже?
– Слухи слишком быстро распространяются по этой больнице.
Я слегка киваю. Слова не нужны, мы и так все знаем. Алекс гладит меня по руке, потом надевает манжету и вставляет в уши фонендоскоп. Я только слышу, как он быстро сжимает и разжимает грушу тонометра, меряя мне давление, а потом считает удары сердца и наконец убирает прибор.
– Низковато. Тебе нужно поберечься.
– Хорошо, ― отвечаю хриплым шепотом, едва разлепив пересохшие губы.
– Милая моя Эли, девочка моя. Все наладится. Через несколько дней ты будешь вспоминать об этом, как о страшном кошмаре. Я поговорил с твоим начальником. Он сказал, что у него друг психотерапевт, тебе помогут.
– Ей не нужен психотерапевт, у нее уже есть один, ― раздает от двери знакомый голос, от которого мне прямо сейчас хочется выпрыгнуть в окно с капельницей наперевес.
Алекс хмуро смотрит на вошедшего в палату Винса.
– Это не тебе решать, ― Алекс встает с моей кровати и выпрямляется.
– И не тебе. Ты бывший, забыл?
Они становятся друг перед другом, практически вплотную. Алекс проигрывает Винсу по габаритам, но они примерно одного роста, так что могли бы сражаться на равных. Господи, о чем я думаю? Сражаться? В голове каша, и она провоцирует дурацкие мысли.
– Как и ты, ― резко отвечает Алекс. ― Ты сделал для нее все, что мог, а теперь свали и дай Эли отдохнуть.
– Какого хера, Алекс?! ― рявкает Винс. ― Пока Эли сама меня не попросит, я…
– Уйдите оба, ― хриплю, но они меня не слышат, продолжая препираться. Поэтому, собрав все свои силы, я кричу: ― Пошли вон! Оба!
А потом внутри меня как будто что-то лопается и… я опускаю голову, приподнимаю одеяло и в растерянности смотрю на Алекса.
– Блядь! ― он бросается ко мне и жмет на кнопку вызова медсестры, которая тут же появляется в палате, словно стояла под дверью. ― Вызови Дрогана! У нее кровотечение! Угроза выкидыша.
– Какого выкидыша? ― спрашивает Винс, но Алекс не реагирует, смотрит на меня и шепчет о том, что все будет хорошо. ― Какого выкидыша?! ― громче переспрашивает Винс.
Алекс, не отрывая от меня взгляда, отвечает:
– Элисон беременна.
Глава 28
Она снова приснилась мне. Как будто идет навстречу, такая красивая, нежная, с небольшим животиком, который бережно обнимает ладонями, и улыбается. Так, как улыбалась до того, как я все испортил. Мы. Мы с Минди все испортили.
К счастью, Элисон помогли, и она сохранила ребенка. Но меня к ней не пустили ни разу. А потом Алекс вынес записку от нее, в которой было только короткое предложение: