Доктор V

Когда Барни, который занимался ее лечением, сказал, что я уже могу обсудить это, выяснилось, что к Миранде по ночам, когда меня не было, приходил один из санитаров. Все было по обоюдному согласию. Она сказала, что секс помогает ей успокоиться и трезво рассуждать. Тогда ко всем диагнозам Минди присоединилась нимфомания. Она и правда не могла держаться подальше от членов. Я бросил практику из-за нее. Да, я все бросил и просто свалил из города и этой профессии. Слишком много неприятных воспоминаний, слишком много боли.

Говорят, мужчину жестче делает несчастная любовь, а счастливая заставляет размякнуть. Моя в некоторой степени несчастливая любовь к Элисон не сделала меня жестче. Даже наоборот, я действительно смягчился, стал обращать внимание на вещи, к которым раньше относился с юмором. Например, на свадьбе Келлана я потешался над счастливой парой и на многочисленные шуточки о собственной женитьбе отвечал искрометным юмором. А вот на свадьбе Дарка мне хотелось выть, да так громко, чтобы услышала даже Элисон, которой не было на островах. Прекрасная церемония на Гавайях, великолепная невеста и счастливый Дарк. Он даже улыбался, что было для него неслыханным. А я напился, как хрен, и начал строчить Элисон письмо.

Я отправил его в ту же ночь, когда счастливая пара удалилась к себе для первой брачной ночи. Я сел на берегу с бутылкой виски и телефоном и написал длинное письмо. И в нем все рассказал Элисон, ничего не утаивая. Потом еще полночи мучил Одри, чтобы она раздобыла мне адрес электронной почты Эли. В итоге под утро к моей девочке улетело длинное послание, в котором я сознавался во всех своих грехах и подробно рассказывал о наших с Мирандой отношениях.

С того момента прошло два месяца. Я каждый день приезжаю к дому Эли, чтобы посмотреть на то, как она вывозит маму на прогулку, как учит ее ходить в парке, и жду. Того, что она засмеется своим настоящим смехом, а не тем натянутым и едва слышным, которым смеется все последнее время. Я ищу повод оставить ее в покое и боюсь этого одновременно. Если такой у меня появится, я, наверное, просто сдохну. Потому что не могу без нее ни секунды. Я дышу ради вот этих коротких мгновений, когда вижу ее. В каком бы настроении она ни была.

Сегодня я снова у ее дома. Обычно я приезжаю на машине, чтобы она не слышала мотоцикла, но в этот день почему-то выбрал именно его. Припарковавшись на своем привычном месте, я отсчитываю секунды до того момента, как откроется входная дверь их дома, сначала выедет инвалидная коляска с Луизой, а следом за ней появится Эли. Она запрёт дом и повезет маму по подъездной дорожке к парку, где они будут гулять. Снимаю шлем и приглаживаю растрепавшиеся волосы. Неделю назад мне впервые за много лет захотелось их остричь. И я даже записался к мастеру, у которого стригу бороду. Но потом вспомнил, как нежные пальчики Элисон проводили по волосам, как тянули за них во время секса, и передумал.

Все, как по сценарию. Дверь, Луиза, Эли. Сегодня она в коротких шортах и футболке в обтяжку. Эли запирает дверь и поворачивается ко мне боком, и у меня сводит внутренности. У нее начал расти животик. Маленький еще пока, совсем крошечный, но я его уже вижу. Ладони покалывает от того, как сильно мне хочется прикоснуться к нему, поцеловать. Все мои предыдущие убеждения о детях можно вычеркнуть и забыть. Я хочу этого ребенка больше жизни. Они нужны мне ― Эли и наш малыш. Нужны, потому что я не смыслю без нее своего существования.

Эли откатывает коляску с Луизой от подъездной дорожки, а я, как будто повинуясь инстинктам, вешаю шлем на руль, вынимаю ключ из зажигания и встаю с мотоцикла. Делаю два осторожных шага в их сторону, а потом срываюсь и начинаю бежать, потому что Эли спотыкается и падает прямо на бетонную дорожку.

Я в несколько длинных шагов пересекаю улицу, благодарный за слабый трафик, и подбегаю к Элисон. Она уже практически поднялась, но я все равно беру ее за локти и помогаю выпрямиться. Она смотрит на меня огромными глазами.

– Что ты здесь делаешь? ― спрашивает потрясенно.

– Сильно ударилась? ― присаживаюсь на корточки и рассматриваю ее колени с ссадинами, пока Эли потирает ладони, которые наверняка болят от соприкосновения с бетоном. ― Нужно промыть ранки на коленях.

– Что ты здесь делаешь, Винс?!

– Приехал к тебе, ― я выпрямляюсь и смотрю ей прямо в глаза. Не могу распознать, какие эмоции в них спрятаны, просто ловлю цвет, блеск, глубину. ― Эли, нам надо поговорить.

– Не о чем, ― резко отвечает она и, развернувшись, фиксирует коляску Луизы. ― Мам, я сейчас вернусь.

Эли решительным шагом идет к дому, и я поворачиваюсь к Луизе.

– Добрый день, Луиза.

Она машет рукой с ироничной ухмылкой на лице.

– Иди уже, я буду здесь.

Я срываюсь с места и влетаю в дом следом за Эли.

– Нам надо поговорить, ты слышишь меня?! ― кричу куда-то в недра дома, где спряталась моя девочка.

– Не о чем!

Ага, ванная. Иду туда и врываюсь без стука. Эли поставила ногу на крышку унитаза и поливает коленку перекисью.

– Давай я.

– Я медсестра, Винс, если ты забыл. Операционная. Так что отстань, я все сделаю сама.