Остаток дня я катаюсь без цели. Заезжаю на заправку, чтобы восполнить горючее, и снова еду. Сам не знаю, куда и зачем. Будто моя жизнь разом потеряла всякий смысл. Знаю, что должен вернуться в город, потому что на вечер назначено заседание «Закрытого клуба» и у меня есть определенные обязанности. Уже четыре раза звонил Дарк, но я ни разу не ответил, просто не смог. У меня как будто склеены губы, я не могу разомкнуть их и издать хотя бы звук. Я снова и снова прокручиваю в голове ощущение от прикосновения к крохотному животику Элисон, вспоминаю ее затравленный, полный боли взгляд, и моя агония разгорается с новой силой. В висок долбит: «Ты сделал это с ней».
Я останавливаюсь для очередной дозаправки, выпиваю бутылку воды, отправляю Дарку сообщение о том, что буду вовремя, завожу байк и снова еду. А через сорок минут оказываюсь на кладбище в другом городе и другом штате. Я ехал целый день, похоже, только ради того, чтобы сейчас встать на колени перед надгробным камнем с именем «Миранда Колтрейн» и крепко сжать в кулаках траву.
– Прости меня, Минди. Я не должен был к тебе прикасаться. Не должен был так поступать. Прости, детка. Прости, прости, прости, ― шепот срывается с губ, перемежаясь с полной тишиной. Я снова и снова прошу у нее прощения, рассказываю о том, как сильно сожалею.
А потом присаживаюсь рядом с камнем и просто разговариваю с ней. Говорю обо всем: о своем клубе, об Эли, о том, как влюбился, и о том, что еще одна женщина беременна от меня, а я снова все испортил. Когда солнце начинает клониться к закату, я бросаю последний взгляд на кладбище, завожу мотоцикл и отправляюсья назад в Вегас. Хотел бы я сказать, что эта поездка придала мне решимости вернуть Эли, но нет. К сожалению, я лишь облегчил свою душу, тысячу раз попросив прощения у Минди. Уезжаю с ощущением неправильности происходящего. Я не знаю, смогу ли сделать так, чтобы мы с Элисон снова были вместе, но точно уверен в том, что не позволю своему ребенку расти, не зная, кто его отец.
Глава 29
Меня перевели из операционных сестер ― где беременным не место ― за стойку ресепшен. Максимум, который мне позволяет главврач отделения, ― это присутствовать на легких плановых операциях, которые не требуют больших физических и моральных затрат. Так что теперь на работу я хожу не с таким сильным трепетом, как обычно, но и этому рада. Мама понемногу встает с кресла. Она даже может уже сделать пару шагов самостоятельно. Чтобы не рисковать моей беременностью и ее шатким положением, мы пока еще пользуемся услугами сиделки, хотя финансово это сильно бьет по карману.
Сегодня у меня выходной, который мы проводим на заднем дворе дома. Мама, как всегда, работает, а я читаю книгу. В состоянии полудремы я не сразу понимаю, что происходит, поэтому сначала замираю, прислушиваясь к своему организму. Считаю секунды и немного задерживаю дыхание, когда чувствую это снова. Слабый, едва слышный толчок в животе. Распахиваю глаза и с восторгом смотрю на маму.
– Ребенок толкается, ― произношу тихо, а сама кладу руку на живот, ожидая следующего толчка, но его не происходит.
– Правда? Дай попробовать, ― мама подъезжает к шезлонгу и, наклонившись, кладет руки на мой живот рядом с моей. Несколько секунд ничего не происходит, а потом снова толчок, уже более отчетливый.
Я начинаю плакать. Мое сердце разрывается от того, как сильно мне хочется, чтобы Винс почувствовал это. Последние пару недель я все чаще думаю о нем и скучаю. Сердце затапливает такая тоска, что его рвет на части. Я прочитала письмо Винса. Не сразу, правда. Ему нет оправдания в том, что он начал отношения с больной девушкой, нарушив врачебный этикет, и это привело к смерти. Но разве можно винить молодого влюбленного парня? Возможно, я сейчас оправдываю его, пускай. Может быть, все это происходит по причине моей собственной влюбленности, но впервые в жизни я хочу поступить не так, как велит совесть, а поддаться велению сердца. Я снова и снова перечитывала последний абзац письма и плакала, впитывая в себя каждую строчку.