Доктрина Русского мира

Насколько древней является эта черта, мы увидим, заглянув в характеристику славян, данную Прокопием Кесарийским: «Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства… Некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами («рассеянными»), думаю потому, что они жили, занимая страну «спораден», «рассеянно», отдельными поселками. Поэтому-то им и земли надо занимать много».

К сожалению, в ХХ веке эта традиционная русская модель расселения стала жертвой уничтожения, практически равнозначного геноциду. Хрущевская кампании «ликвидации неперспективных деревень» привела к уничтожению десятков тысяч поселений, сгону их жителей в уродливые поселки городского типа, где большинство из них не удержались и либо переехали в крупные города, либо стали жертвами социальной деградации. Естественная модель адаптации русских, носящая как экологический, так и психологический характер, была разрушена и начался коллапс всей системы расселения, приведший к трансформации Москвы в чудовищный гигаполис, высасывающий соки из всей страны.

Сегодня мы перед вызовом двуединого разрушительного процесса – территориального коллапса России, резкого сжатия ее территории в 1991 году, так противоречащего колонизационной установке русской цивилизации, и коллапса системы расселения, который душит системой гигаполисов привыкшего к вольному поселению русского человека. И если в первом наметился уже с воссоединением Крыма определенный перелом – Россия вновь расширяется, а не сжимается, то со вторым вызовом еще только предстоит справиться.

САМОДЕРЖАВИЕ

Обществу, постоянно балансирующему на грани диссоциации и взаимотталкивания в результате обиды, и непрерывно пространственно расширяющемуся вплоть до разбегания нужна, конечно, достаточно специфичная структура власти. Русское самодержавие является совершенно уникальной политической категорией, которая несопоставима с якобы идентичными понятиями «автократии», «абсолютной монархии» и т. д.

Как устроена самая важная, самая распространенная формула Русского Самодержавия, так сказать его саморепрезентация – царский титул? Вот возьмем самый классический титул, принадлежащий самому классическому из русских самодержцев, царю Алексею Михайловичу:

«Божией милостью, Мы Великий Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович всея Великие и Малые и Белые России, Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Литовский, Смоленский, Тверской, Волынский, Подольский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новгорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский, Витебский, Мстиславский, и всея Северные страны Повелитель, и Государь Иверския земли, Картлинских и Грузинских Царей, и Кабардинские земли, Черкасских и Горских Князей, и иных многих государств и земель восточных и западных, и северных отчич и дедич, и наследник, и Государь, и Обладатель».

Сущность русского самодержавия в этом титуле выражена с предельной четкостью, – это простирающаяся власть, простирающаяся до бесконечности, так что дважды приходится повторять «и иных», резервируя место для тех земель, которые присоединяются и еще будут присоединены. А более конкретная часть титула – это нанизанные друг на друга «удельные» чешуйки предшествующей эпохи. Русское Самодержавие есть пространственная категория, как и большинство других категорий русской цивилизации. Её смысл – это держание власти одним московским князем и царем над тысячами и тысячами земель, уделов и вотчин и их людей. Любое могущее осуществиться в результате русского распространения новое пространство непременно символизируется через держание русского государя.

Русская власть держит. Держит в единой руке то, что иначе рассыпалось бы в результате подчиненного русскому аффекту пространственного разбегания. При этом единство всего этого содержимого властью разнообразия совершается лишь в руке государя, но никак не помимо неё.

Иногда возникает впечатление, что русская власть даже сознательно не допускает горизонтальной интеграции нации и страны помимо себя, вне своего посредства. По крайней мере, именно так смотрит на макросоциальную структуру Русской Империи Ш. Эйзенштадт. Для него характерной чертой социального порядка Российской Империи является высочайший уровень монополизации символов политической власти и космического порядка, достигаемый за счет принудительного разобщения политических, религиозных, культурных и экономических элит. Эйзенштадт полагает, что преобразовательные возможности российского общества были весьма низки в течение многих столетий, так как элиты полностью лишались возможности политического протеста.