Долбаные города (СИ)

Остается только найти крипи-тред и рассказать, как все было, надеясь, что хоть кто-нибудь поверит в то, что ты говоришь правду. Или забыть. Тех, кто забыл, наверное, было больше. Спирали на могилах не были в тредах самой популярной темой, им было не сравниться с призраками, странными существами на ночных дорогах и мутантами, обитающими в канализации. Я нашел только четыре истории, и ни в одной из них не фигурировала кровь. Надо сказать, как и любая правда, они не производили особенного впечатления на читателя. Даже я, кровно (кровно!) заинтересованный в этих долбаных спиралях, в какой-то момент захотел передернуть от скуки. Параллельно мы с Эли болтали обо всем, что было в школе, я узнал, что Гершель ведет себя непривычно тихо, что по литературе задали нечто неподъемное, а учительница по физике опять чокнулась, но не в том смысле, в котором я, а просто сильно ругалась на наш класс. Слушая Эли и читая крипи-тред, я решал сложную проблему: сказать ему, что то, что он принял за шутку — правда, или же нет.

Я узнал кое-что важное. Никто не писал о крови, идущей из-под земли. Люди писали о спиралях, не размывающихся в дождливые дни, о метках на могилах, прикрытых цветами и травой. Всегда — над изголовьем. Я проникал в чужие печальные истории, продолжая слушать радостные вопли Эли о неких важных переменах в школьной столовой.

«Мой брат погиб в теракте».

«Застрелена в магазине».

«Он работал миротворцем, и я так гордилась им, а потом мне сказали, что он мертв. Вместе с ним погибло так много людей, об этом говорили по телевизору».

«Машина въехала на полной скорости в автобусную остановку.»

Чьи-то близкие, погибшие на месте и слегка помучившиеся. Четыре — слишком маленькая выборка для статистики. И все-таки никто из тех, чьи могилы были отмечены спиралью, не умер от болезни, никто не умер от старости, никто не умер, утонув в озере по пьяни. Всегда насильственная смерть. Значит, так. Был (может быть!) голодный желтоглазый бог, были теракты и преступления, были спирали на могилах, не кровоточащие, почти даже незаметные. Ничего не значащие истории с финальным вопросом «а вы видели такое когда-нибудь?» или «что это значит?». Викторина для самых внимательных, я был уверен, что спиралей намного больше.

И если бы всякая из них кровила, как дырка мамашки Леви пару дней в месяц, об этом бы уже вопили в соцсетях, и неважно, что это нельзя зафиксировать на камеру, люди умеют организовываться довольно быстро.

Правда состояла в том, что эти спиральки не представляли никакого интереса и ничего не значили. Только одна девушка спрашивала, может ли это быть знаком какого-нибудь тайного общества некрофилов. Что ж, резонные опасения, крошка.

А вот с Калевом что-то пошло не так.

Я сказал:

— Эли, собирайся и приходи ко мне в гости.

— Прям сейчас?

— Я страшно соскучился, мне нужен твой солнечный свет, чтобы расти, потому что я — овощ. Понимаешь?

— Что ты несешь?

— Ты уже надеваешь ботинки?

— Нет, но…

— Я жду тебя через полчаса.

Я бросил трубку, снова уставился на экран. Мне вспомнилась еще одна фраза из поста Сахарка. «Мы изменились», так он писал. Еще он писал о преступлениях Второй Мировой Войны. Расплачиваемся за грехи предков, подумал я, интересно.

Я принялся кое-что проверять, через десять минут позвонил Леви.

— Как ты?

— Лучше. Родители ругались, приколись?

Поворот был действительно неожиданный. Миссис Гласс ни на кого, кроме меня, никогда не поднимала голос, а это, я считал, достижение где-то в районе дзен-буддизма, представить же мистера Гласса, закатывающего скандал, было и вовсе невозможно.

— О чем?

— Не знаю, они сказали мне идти в свою комнату.

— А ты не иди свою комнату, — ответил я. — Иди ко мне. Ты мне нужен, как свидетель, как человек, как друг.

Помолчав, я добавил:

— Но только если сейчас тебе лучше.

— Ты такой взвинченный, Макси. Ты пил свои таблетки?

— Да-да-да, я пил свои таблетки, твои таблетки, и таблетки, которые нашел в саду.

— Макси!

— Так ты придешь?

Леви помолчал, и я чувствовал, что он оценивает свои состояние, прислушивается к себе.

— Да, — сказал он, наконец. — Я возьму такси.

Через полчаса Леви и Эли оба сидели у меня в комнате, на моей разложенной кровати. Я расхаживал перед ними, потрясая тумблером с горячим кофе, и мне сильно повезло, что он был закрыт.

— Знаете, что такое двадцатый век? Эпоха-убийца. А что такое двадцать первый век?

— Следующая эпоха? — спросил Эли.

— Бинго, молодой человек получает оскорбление! Нет, тупица! Это эпоха-суперубийца.

Леви тяжело вздохнул, взгляд у него все еще был чуточку туманный, но вид, несмотря на внешний скепсис, все-таки заинтересованный.