Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

Но к одному человеку я испытывал чувства особой симпатии. Он привлекал к себе общительностью и скромностью; во всем его облике, отношении к делу, к товарищам видна была добрая революционная закваска. Действительно, он рано вступил на революционную стезю, прошел через царские тюрьмы, работал в большевистском подполье на оккупированной кайзеровской Германией латвийской земле, воевал с интервентами и белогвардейцами в рядах латышских стрелков. Это был интереснейший человек — остроумный, начитанный, мыслящий. Его память хранила множество стихов Пушкина и Маяковского, Шиллера и Гете, Эмиля Верхарна, и сам он не раз брался за перо. Любил музыку и шахматы, прекрасно владел немецким языком. С таким человеком не только было приятно встречаться в Москве, но и хотелось вместе поездить. Однако так получалось, что расписание отдела дипкурьеров предусматривало для нас разные маршруты или даты, и мне ни разу не удавалось быть напарником Теодора Яновича Нетте.

Но вот график на февраль 1926 года. Наконец-то наши фамилии проставлены рядом. 3-го мы должны были поехать с почтой в Ригу, Каунас, Берлин и дальше. Однако и на этот раз совместная поездка не состоялась. Нашему товарищу Иогану Адамовичу Махмасталю, обычно возившему почту в Афганистан и Иран, врачи рекомендовали показаться крупному специалисту-терапевту в Берлине. И по просьбе Махмасталя его очередной рейс заменили европейским маршрутом: он поехал вместо меня. Помню, как я был огорчен тем, что сорвалась долгожданная поездка с Нетте.

А 5 февраля в НКИД пришла телеграмма от советского полпредства в Латвии, сообщавшая о трагедии в поезде, который приближался к Риге: напавшими бандитами Нетте убит, Махмасталь ранен. Но доверенная им почта цела. Для доставки ее по назначению из Москвы затребовали других дипкурьеров.

В тот же день выехали в Ригу товарищ Вихман и я. В полпредстве нам вручили почту, которую ценой жизни и крови сберегли наши товарищи. На вализе были следы крови, напоминавшие о мужестве наших товарищей. Мы считали для себя большой честью принять эту почту и с каким-то особым чувством везли ее дальше на Запад — в Берлин, Париж, Лондон. На германской границе нас встретили специально командированные полицейские, намеревавшиеся сопровождать нас на германской территории. Но мы отказались от этой охраны. Как всегда, надо было полагаться на свою бдительность, выдержку, решимость выполнить революционный долг.

***

Вспоминаю поездку с почтой в Термез, город на границе с Афганистаном, где было представительство НКИД. Сейчас от Ташкента до Термеза, даже если не лететь на самолете, а ехать поездом, всего несколько часов езды. Не то было тогда. О «быстроте» тогдашнего способа передвижения говорит хотя бы то, что от города Кирки до Термеза мы ехали на арбе, сопровождаемой вооруженными красноармейцами, восемь суток. На дороге бесчинствовали басмачи. Каждый пост передавал соседнему о нашем выезде, и тот, куда мы направлялись, встречал нас по дороге. И несмотря на такие предосторожности, на один из пограничных постов напали басмачи, и в завязавшейся перестрелке были убиты два красноармейца. Доставив почту в Термез, мы тем же порядком вернулись в Ташкент.

Подобный способ доставки дипломатической почты сейчас, в век скоростных реактивных лайнеров, выглядит, конечно, анахронизмом. Но многие годы он был единственным для нас, возивших почту в Афганистан, Иран или Турцию.

Легче в смысле передвижения как такового, но труднее в смысле возможностей провокаций были поездки по европейским странам.

Вспоминаются разные случаи.

Первый раз я прибыл в Грецию вскоре после установления с этой страной дипломатических отношений. Почту везли вдвоем — со мной был дипкурьер, ныне покойный товарищ Сойфер, старый большевик, долго живший в эмиграции. Доехали благополучно, сдали почту и пошли посмотреть столицу древней Эллады, которую ни я, ни Сойфер прежде не видели. Хотелось побывать в Акрополе, посмотреть Парфенон и другие знаменитые памятники искусства античного мира.

Только вышли из полпредства, как за нами сразу же увязался какой-то тип, очень напоминавший знаменитые «гороховые пальто» царской охранки.

Мы зашли в какой-то магазин, шпик, как и следовало ожидать, остановился у витрины, наблюдая за нами через окно. Надоел он нам страшно. Выходим обратно, и, идя прямо на него, я по-английски спрашиваю, где в Афинах можно хорошо поужинать. Он что-то пробурчал и шарахнулся в сторону. Больше мы его не видели. Как будто бы все на этом и кончилось.

Каково же было наше удивление, когда на следующий день в полпредстве мы прочли в утренних газетах корреспонденцию, в которой описывалось, как некие «советские агенты» ходили по улицам греческой столицы и вели беседы с ее жителями, чуть ли не призывая к свержению королевской власти!

Когда мы рассказали нашему полпреду товарищу Устинову о том, что вчера произошло в действительности, он заявил греческим властям решительный протест против антисоветских инсинуаций в прессе.

Впрочем, любых неприятностей можно было ожидать и в других капиталистических странах.