Долг – Отечеству, честь – никому…

Горбунов: «Флигель-адъютант Казарский заболел в квартире при ресторации Романовского 9-го числа июня, жаловался Охотскому на боль в груди и при нем уехал к доктору Петрушевскому. На другой день Охотский навестил его и застал принимающим лекарство. Больной сказал ему, что у него воспаление в груди в левом боку. Грудь его была в ранах от пиявок. Лечение продолжал доктор Петрушевский. 15 июня Казарский перевезен был в дом Охотского, где на другой день, в 7 часов пополудни, скончался. Свидетелю Казарский о причине своей болезни не говорил, жаловался только, когда 13 июня, после ванны, ему было сделано кровопускание и положена мушка, «что убили меня здесь, убили, даром убили». Несмотря на просьбы свидетеля пригласить других медицинских чиновников, доктор Петрушевский не соглашался, сообщил доктору Врачко об опасной болезни Казарского и просил о прикомандировании двух фельдшеров. 14-го июня был консилиум, состоявший из врачей Петрушевского, Врачко и Певницкого. Лекарства брали из вольных аптек, посылал за ними сам Петрушевский».

Что мы видим из показаний родственника умершего, Василия Охоцкого: во-первых, тот подтверждает, что Казарский заболел задолго до кончины; жаловался на боли в груди и в левом боку. Мало того, Александр Иванович находился под медицинским наблюдением доктора Петрушевского, получал назначенное врачом лечение. О болезни флигель-адъютанта д-р Петрушевский сообщил по инстанции вышестоящему начальнику – доктору Врачко[51]. 13-го июня Охоцкий забирает со съёмной квартиры тяжелобольного Казарского к себе домой. Там, судя по рассказу Охоцкого, у постели флигель-адъютанта дежурят двое фельдшеров. 14-го числа назначается врачебный консилиум, состоявший из врачей Петрушевского, Врачко и Певницкого. Лекарства для больного отпускались из так называемых вольных аптек, куда посылал за ними сам Петрушевский.

Вкратце резюмируем. При диагностировании у пациента острой левосторонней пневмонии (и в этом не приходится сомневаться) лечащий врач Петрушевский сделал всё от него зависящее, а именно: проводил принятое в те годы консервативное лечение (кровопускания, гирудотерапия, шпанские «мушки» и даже водная ванна!), оповестил о болезни флигель-адъютанта вышестоящее начальство, организовал созыв врачебного консилиума. Другое дело, что в первой половине позапрошлого века смертность от заболеваний дыхательной системы (туберкулёз, пневмония, плеврит), при отсутствии антибиотиков и сульфаниламидов, была одна из самых высоких.

Из показаний Охоцкого: «Тело сильно разложилось, «осталось только подобие образа человеческого». Во время отпевания свидетель обратился к коменданту генерал-майору Федорову с просьбой об освидетельствовании тела «от какой болезни или лекарства могли последовать такие необыкновенные знаки?» Комендант отозвался, что при докладе им г. адмиралу Грейгу об анатомировании – отказано, «потому что нет закона бывших больными более трех дней анатомировать»».

Таким образом, уверенные в своём посмертном диагнозе, доктора доложили адмиралу Грейгу, что вскрытие тела бессмысленно: смерть Казарского не являлась скоропостижной, он получал врачебное лечение в течение недели. Ничего удивительного, что Главный командир Черноморского флота и портов отказал коменданту города Николаева в патологоанатомическом исследовании.

Надеюсь, пока читателю всё ясно и понятно.

* * *

А следственная комиссия продолжает свою работу.

Допрашивается денщик Казарского – матрос Василий Борисов.