Долг – Отечеству, честь – никому…

Он всегда был Триумфатором. Иногда его в шутку так и называли, правда, самые близкие; даже не для того, чтобы польстить, а по другому поводу – выразить восхищение. Потому что всегда старался быть победителем. С самого начала, с тех самых декабристов, которых свернул в бараний рог. Мало им! Если бы сегодня – всех, всех на каторгу! А эти чёртовы шляхи? Сколько крови выпили! Мало, видите ли, им свободы – да куда больше-то? Устроились на русском хребте… живут припеваючи… Полонез Огиньского… Приживалы!

Но сколько ни ходил, сколько ни отвлекал себя пустыми мыслями о поляках, финнах, реформах, городских пожарах, – мысли возвращались к туркам и Босфору: как пропустили-то?! Куда смотрели? Куда смотрели Вы, Ваше Величество?! Упустил единственную возможность, которая навсегда – на веки веков! – сделала бы тебя истинным Триумфатором!

Они, все эти «лягушатники» и «торгаши», уже давно были готовы признать Его достойным продолжателем Александра-Благословенного. Признать Триумфатором! Но зависть к необъятным просторам Российской империи, к величию её Монарха лишали их рассудка.

Кюстин, де Ланьи… Что бы они ни писали о России, в каждой строчке проскакивает неприязнь, граничащая с неприкрытой ненавистью.

Астольф де Кюстин:

«Каждый старается замаскировать пред глазами властелина плохое и выставить напоказ хорошее».

«…В армии – невероятное зверство…»

«В России монарх может быть любим народом, даже если он недорого ценит человеческую жизнь»…[70]

Ещё один умник – Жермен де Ланьи:

«Привычка к притворству и лести зашла у них так далеко, что все без исключения становятся защитниками царя и его правительства, обманывая себя и вводя в заблуждение путешественников, не позволяя им увидеть эту страну в ее истинном облике».

«…Россия – это всё ещё кочевая Тартария Чингизхана или Тамерлана».

Но этот, последний, более осторожен. Обвиняя российского самодержца в жестокости, он в то же время не сторонится и лести:

«Император Николай, безусловно, самый достойный человек в своей империи, равно как он самый красивый, самый справедливый, самый гуманный и самый просвещенный. Он внушает уважение и почтение всем, кто его окружает или кто имеет счастье к нему приблизиться, не столько из-за авторитета священной власти, сколько из-за его редких и замечательных качеств».

«Здоровья крепкого и железной энергии, невероятной трудоспособности, он утомляет своих министров и секретарей работой. Все свое время и все свои силы он отдает управлению своей обширной империи, он всегда первым встает и последним ложится»…[71]

Французские писаки, несомненно, выражали общее мнение европейских трусишек – злорадных и мстительных. Ну а Луи и его окружение буквально трясло при упоминании тех, кто дал им пинка от Москвы до Парижа.

Босфор должен и обязан был быть российским! Сейчас Россия с высоты своего величия могла бы гордо взирать на мир, держа под крепким сапогом трепещущих европейских монархов. И пусть бы ненавидели – пусть! Зато бы все уважали. Ведь если упасть – налетят всем кагалом – и османы, и те же ляхи с финнами, не говоря уж о бриттах с «лягушатниками»… Налетят – чтобы ударить; не ударить – так хотя бы ущипнуть. Дабы унизить!

После таких мыслей Николай возвращался в спальню, молился и тихо, опять с каким-то натужным скрипом, ложился. А потом мысленно просил у Всевышнего, чтоб хотя бы в этот раз обошлось без кошмаров…