Долгая дорога домой

В виде платы за право полежать в хижине философа, художника или резчика по дереву, поспорить с ними и поучиться у них он пас скот, изготовлял инструменты, мел полы. Его тянуло к естественным наукам.

Мы на Голате тоже кое-чему научились, примирительно подумал Сарис, следя за медленно опускающейся с неба железной смертью. Книги с полезными знаниями переписывались от руки на пергаменте. Астрономия, физика и химия по сравнению с земными находились в зачаточном состоянии, зато не содержали заблуждений. Биологические методы, разведение животных, понимание и использование экологии ни в чем не уступали, а возможно, и превосходили земные в тех областях, где не требовались сложные приборы и достаточно было увеличительного стекла и скальпеля. Математики Голата имели врожденные способности, о которых земляне могли только мечтать.

Лэнгли поразился, увидев, с какой быстротой голатцы изучили английский язык, а детеныши-недоросли осваивают неэвклидову геометрию и теорию функций. Землянин немного познакомился с различными философскими школами и оживленными дискуссиями, идущими между ними. Он с сожалением признал, что строгая логика, чрезвычайно развитая семантика, всеобщая приверженность эмпирическому здравомыслию служат голатцам более ценными инструментами, чем что-либо изобретенное в этой области людьми. Именно философ, первым указавший на связь между прерывными функциями и этикой, и предложил главное усовершенствование схемы «Разведчика».

Летательный аппарат завис, словно хищная птица перед броском. Все еще вне досягаемости… Видимо, у них есть инфракрасные или какие-то еще средства обнаружения. Сарис не решался пошевелиться.

Проще всего им было бы сбросить бомбу. Лэнгли рассказывал о бомбах. Это означало бы конец: свист, грохот, которые он не смог бы уловить, потом дезинтеграция и вечная тьма.

Что ж, размышлял Сарис, чувствуя, как слабый, грустный ветер шевелит усы, ему грех жаловаться. Он хорошо пожил. Стал бродячим ученым, исходившим родную землю вдоль и поперек, везде находя радушный прием благодаря новостям, которые он приносил, всюду подмечая что-то новое среди в целом похожих культур, очагами разбросанных по всей планете. Такие, как он, связывали жизнь на Голате воедино. Позже он остепенился, завел семью, преподавал в университете Танца-Солнца-под-Дождем… Даже если придется внезапно погибнуть в чужом краю, жизнь была к нему благосклонна.

Нет-нет! Рано думать о смерти. Надо сначала побольше разведать, убедиться, что бледные безволосые чудовища не причинят Голату вреда, найти способ предупредить и защитить сородичей. Мышцы напряглись для прыжка и бега.

Летательный аппарат спустился так быстро, что у Сариса перехватило дух. Он попытался ухватить потоки электрических и магнитных импульсов силовым полем своего мозга, но с содроганием отступил.

Нет. Надо подождать. Должен найтись способ получше.

Аппарат приземлился в поле в доброй сотне метров от его лежки. Сарис подобрал руки и ноги под себя. Сколько их там?

Трое. Двое вышли наружу, третий остался в машине. Из-за высоких посевов голатец не видел преследователей, однако чуял, что один из людей несет какой-то инструмент… Нет, не оружие. Значит, детектор. Ничего не видящие в темноте люди все равно могли его обнаружить.

Хотя откуда им знать, что они нашли именно его? С таким же успехом прибор мог засечь дикое животное или другого человека. Сарис чуял исходящую от чужаков острую адреналиновую вонь страха.

Он рванул на четырех конечностях сквозь посевы.

Кто-то вскрикнул. В хищника выстрелили пучком энергии, в месте попадания вспыхнула растительность, ноздри опалило озоном. Разум Сариса был не в состоянии обезвредить оружие, он уже сфокусировал внимание на двигателе и системе связи.

Сарис почти не почувствовал луч, скользнувший по ребрам и оставивший вздутую полосу горелого мяса. Он в прыжке сбил с ног первого человека, разорвал ему руками горло и отскочил в сторону, когда в него выстрелил второй.

Кто-то вскрикнул в темноте тонким, испуганным голосом. В носовой части аппарата застрекотал пулемет, поливая посевы кусочками свинца. Сарис запрыгнул на крышу машины. Второй человек, оставшийся снаружи, попытался поймать его лучом фонарика. Голатец хладнокровно оценил дистанцию. Слишком далеко.

Он с воем снова соскользнул на землю. Свет фонарика и луч бластера ударили в пространство, которое он занимал секунду назад. Сарис сократил расстояние в три прыжка. Поднявшись, резко взмахнул рукой, почувствовал, как под ладонью хрустнули шейные позвонки.

Теперь судно! Сарис обнюхал дверцу. Она была заперта. Замок чисто механический, неподвластный импульсам мозга. Голатец почувствовал животный ужас сидящего в кабине человека.

Он поднял с земли бластер. Быстро осмотрел его, следуя принципу «функция определяет форму». Рукоятка удобно легла в руку, один палец – на спуске, огонь вылетает из противоположного конца, а дульная насадка, очевидно, регулирует силу луча. Сарис немного поэкспериментировал, результат его удовлетворил. Вернувшись к летательному аппарату, он расплавил замок на двери.