Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

«Надо работать! Работать!» — приказала себе Ирена, и ее длинные гибкие пальцы с бирюзовым колечком — увы, с безымянного пальца оно уже перекочевало на мизинец — застучали по клавишам.

Прошло немало времени, прежде чем раздался телефонный звонок. Ирена бросила взгляд на часы. Так и есть — без четверти одиннадцать.

— Да-а, я слушаю вас, — слегка балованным, как в молодости, голосом сказала она.

— Доброе утро, Ирена Афанасьевна.

Конечно, он. Скажите на милость, какая точность.

— Доброе утро, Никита Михайлович, — ответила она. И пожаловалась: — Правда, для меня оно не очень доброе.

— Что случилось? — встревожился он.

До чего же это все-таки приятно, когда за тебя кто-то тревожится.

— По телефону не могу сказать. Заходите, если свободны и есть желание. Я одна.

— Через десять минут позволите?

— Пожалуйста, жду.

Никита Михайлович появился у них в Шабанино каких-нибудь полгода назад. Говорили, что у него вся семья погибла в Орле и он, демобилизованный по ранению, приехал сюда, где у него были дальние родственники и где он, кажется, жил в детстве.

Он заведовал промышленным отделом и часто заходил в исполком. На Ирену не обращал ровно никакого внимания, и это задевало ее. Она привыкла совсем к другому. Но скоро она поняла, что он вообще не обращает внимания на женщин. И это ей даже понравилось. Она тут же решила, что заставит его относиться к ней иначе, тем более что она, кажется, вспомнила его…

Сам он производил приятное впечатление. Заметно припадающий на одну ногу, он тем не менее не казался увечным, может быть потому, что не стеснялся своего увечья. Довольно интересный мужчина, чуточку по-русски женствен… И от этого казалось, что он мягкий и добрый человек, который будет покорен и уступчив в семейной жизни. Ирена знала, что эта видимость обманчивая и что часто мужчина с твердым плакатным лицом бывает размазней и жена вертит им как хочет, примерно как было у них с Виктором, и, наоборот, среди таких вот «мягких», как Никита Михайлович, встречаются мужчины что кремень. И все-таки о Никите Михайловиче она неизменно думала как о добром человеке, с которым легко ужиться женщине.

Она нашла случай, когда он пришел к председателю, а председатель как раз только вышел из кабинета.

— Он сейчас придет, посидите, — как можно любезнее сказала она ему. — Никита Михайлович, я давно хочу вас спросить, вы не работали на фабрике Рябушинского в Вышнем Волочке?

Он посмотрел на нее со вниманием.

— Был такой факт в моей биографии. А вам откуда это известно?

— Потому что я сама там работала в пятнадцатом году. И позже, конечно. Мы туда, как теперь говорят, эвакуировались, ну и застряли там.

— Да что вы говорите? — оживился Никита Михайлович и стал извиняться: — Что-то не могу вас вспомнить.

— Где же вам меня помнить, мне тогда всего пятнадцать было — девчонка, — и лукаво добавила: — Тем более у нас в красильном была некая Леля Захарина.

— И это знаете? — Он улыбнулся, и было в этой улыбке что-то юное. — Да, Леля… Хорошая была девушка, где-то она сейчас?

— А я знаю — где. Правда, довольно давно, еще лет за пять перед войной, я встретила ее сестру. Она говорила, что Леля на Дальнем Востоке, что у нее не то трое, не то даже четверо детей. Потолстела. Помните, какой она была? Как камышинка.

— Помню. И сестру ее помню, шустрая такая девчушка, за нами везде следом ходила — мать велела. А как вы здесь оказались?

Ирена рассказала.

Теперь они уже встречались с Никитой Михайловичем как старые добрые знакомые.

Как-то он у нее спросил совета, что подарить на день рождения его родственнице: дата круглая — семьдесят лет. Спросил не у сотрудниц своего отдела, а у нее.

Потом она сама попросила его посмотреть в областном городе, куда он зачем-то ехал, томик Брюсова. Для Жени.

Вернувшись, он позвонил и шутливо отрапортовал:

— По вашему приказанию гражданин Брюсов задержан. Разрешите доставить?

— Разрешаю, — радуясь его дурашливому тону, весело отвечала она.

Это было где-то в начале одиннадцатого.

Потом он стал звонить все чаще, чаще, приблизительно в одно и то же время, пока оно не установилось окончательно — без четверти одиннадцать.

Обычно Ирена ждала его звонка. Даже легонько волновалась.

— Так я зайду через десять минут?

— Да-да, жду.