Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

После письма, привезенного Августой, от Жени пришло еще одно. В нем он писал: «Дорогие мама и, Августа». Возможно, обращением сразу к двум он хотел показать, что ни от той, ни от другой у него нет секретов, но можно было в этом увидеть и другое: ему нечего писать молодой жене. Сама Ирена пока молчала в письмах к Жене о том, что Августа была здесь. Решила подождать, что напишет ему та, а уж потом и ответить. Неизвестно, может, он и сам, дурачок, обрадуется, как легко… все обошлось. Может, за это время ему кое-что и порассказали про Августу, чего он по своей наивности не замечал.

В общем, огорчаться пока особых оснований не было, и тем легче было Ирене все забыть и, как в былые времена, тщательно готовиться к приему гостя.

За несколько дней до назначенного чаепития она скрупулезно осмотрела дом. Все, что могла вычистить, — вычистила, что надо было вымыть — вымыла, зачинила, проветрила. Толченым кирпичом с ягодами красной бузины натерла до жаркого блеска медный самовар. Подавать его на стол она и не думала, но он очень хорош был в кухне: стоял там, как король, среди остальной посуды.

Какое счастье, что у них в Шабанино мало эвакуированных и она живет одна. Дом от матери достался совсем хороший. Он по-прежнему не требовал ремонта — так, подмазки, подкраски. Все в нем сделано добротно, как говорится, на века. Правда, небольшой — две комнаты: зал с широкой ковровой оттоманкой, высоким, под потолок, резным буфетом, набитым посудой, маленькая спальня и кухня, половину которой занимала русская печь. Зато, когда печь топили, она обогревала и саму кухню, и зал, и спальню. Кухня — самое уютное место в доме. На окне пестренькие веселые занавески из ситца, настенные полки украшены бордюрами из серого полотна, обвязанного красными нитками, и на каждом зубчике бордюра вышито тоже красным — либо кастрюлька, либо тарелка, вилка, нож. Мать была рукодельница. Вообще она все успевала. Это сейчас в кладовке хоть шаром покати. А чего тут прежде не было! Варенье всяких сортов, соленья, копчености. Пока был жив отчим, держали кабанчика. К зиме его забивали и готовили домашние колбасы. Мать потихоньку-полегоньку отсылала Ирене чуть не половину. Покупные, самые дорогие, никогда не бывали такими вкусными. А шпик с ладонь толщиной, пропахший чесноком и дымом!

Интересно, сможет ли Никита Михайлович заниматься хозяйством, как это делал отчим? Вот уж кто без дела не сидел: то дом обихаживает, то забор подправляет, то он в сарае, то он на огороде. За таким как за каменной стеной жить можно. Мать на что была хорошая хозяйка, да еще и Марфуша ей помогала, а все-таки без отчима все постепенно захирело: кусты смородины, крыжовника покрылись какой-то паутиной, цветы — флоксы и пионы, которыми приторговывал отчим, — выродились, даже две сливы почему-то засохли. Так и стояли с корявыми голыми сучьями.

Впрочем, если Никита Михайлович и не способен заниматься всем этим — не беда. У него неплохая зарплата, и в маленьком городе (а Ирена твердо решила, что в Москву она не вернется) на его зарплату можно неплохо прожить. Конечно, когда кончится война и цены на товары опять станут нормальными — не то что сейчас.

Мужчина в доме нужен обязательно, это, конечно, главное, но Ирене хотелось выйти за Никиту Михайловича еще и потому, чтобы Виктор узнал, что она без него не только не пропала, не зачахла, а живет неплохо, нашла себе мужа гораздо интереснее его. Да, Виктор был далеко не красавец. Как все ахали, когда узнали, что она, Ирена, вышла замуж за такого крокодила! Так про Виктора и говорили — крокодил.

Если бы не мать, Ирена, конечно, ни за что бы не вышла замуж за него. Она собиралась за Бориса. Борис нравился, очень нравился Ирене, ей были приятны его нечаянные прикосновения, приятно, что все женщины смотрят на него, а он только на нее — глаз не сводит.

Они тогда жили в Вышнем Волочке. Уже была намечена свадьба, когда вдруг объявился в ее жизни Виктор. Борис уехал подзаработать на свадьбу, писал, что достал несколько килограммов сахара, и намекал, что нашел человека, через которого можно купить обручальные кольца. Это было условие Ирены — кольца. В то время их не продавали, а прежние владельцы ювелирных лавок затаились и припрятали золото, попробуй узнай, у кого оно есть, у кого нет.

Мать доказала ей тогда, что это счастье, что Виктор просит у нее руки: Борис всего-навсего студент, учиться ему долго, да еще неизвестно, что из него получится, а у Виктора положение дай бог! Как сыр в масле будет кататься всю жизнь. Да еще на руках красавицу жену носить будет, наряжать, ноги целовать, не то что Борис, который и сам хорош собой, такого карауль, как бы кто не отбил. Ни покоя, ни радости.