Долгая дорога домой

Немного позже я рассказал об этом майору НКВД Исмаилу Валиулину. Он подумал недолго и сказал, что, скорее всего, новое командование 21-го отряда захотело избавиться от двух активных партизан – крымских татар. Подставить вас власовцам, а потом еще и обвинить в предательстве. Все это – страшное наследие Мокроусова[177] и Мартынова[178].

14 апреля отряд вошел в деревню Новая Бурульча. Был митинг. Выступили командир отряда, комиссар, потом бывший председатель колхоза Аветян. Командир рассказал, что Аветян постоянно помогал партизанам, и предложил вновь избрать его председателем колхоза.

Мы построились в колонну и двинулись на Симферополь. Откуда-то появилось много разных начальников. Райкомовские, райисполкомовские работники. Один из них очень хотел въехать в город верхом на лошади и стал просить ее у меня. Лошадь моя и правда была красивая: упитанная, с новым седлом. Я отказывался, но в конце концов лошадь у меня забрали, а я сел на трофейную румынскую пушку. Сзади меня шло человек четыреста румынских солдат. Их даже никто не охранял. В Симферополе нас разместили в школе на улице Гоголя, напротив обкома партии. Там, на Гоголевской, я случайно встретил своего дорогого отца. Мы обнялись, прослезились.

– Все хорошо, – сказал отец. – Но нет моего дорогого сыночка Джемиля.

Я уже знал про судьбу моего братишки Джемиля. В самом начале прочеса командир заставы Калашников решил присоединиться к отряду, который самовольно ушел в фео досийские леса. С ним пошли семь его бойцов. Джемиль и Юрий Болотов уходить без приказа отказались и остались на заставе. Когда этот отряд вернулся в наши леса, то от Ани Босовой и Рустема Исмаилова я узнал, что они видели труп Джемиля. На его руке был перстень с изображением Крыма. Это был мой подарок любимому брату. Только через несколько лет мне передали рассказ об обстоятельствах его гибели. Василий Фридрих и Николай Борзов, которые были нашими соседями в Суюн-Аджи, стали предлагать Джемилю и Болотову сдаться и перейти к немцам. Джемиль знал, что Борзов не только служит немцам с 1941 года, но и был командиром у добровольцев. В его отряде только из Суюн-Аджи было шесть человек.

Видя, что Джемиль не соглашается, Николай Борзов пошел на хитрость и предложил перекурить. Сказал, что сигареты есть, а спичек нет. Полез за сигаретами, а сам вытащил пистолет и застрелил Джемиля и Юру. Забрал их автоматы и отнес немцам. Там он рассказал, как убил двух партизан, назвал их имена. Это слышали захваченные в плен жители, они потом и рассказали.

Сразу после войны Борзов и Фридрих были осуждены, получили по 25 лет. Во время хрущевской оттепели вышли на свободу. Однажды Николай Борзов приехал в родное село к своей жене. Об этом узнал брат Юрия Болотова. Он ворвался к нему в дом, жестоко избил и чуть не зарезал. Борзов бежал в окно и больше в селе не появлялся. Говорили, что он жил в Курмане[179].

15 апреля из здания школы нас перевели на улицу Битакскую, 2, в здание сельхозинститута. Нам объявили, что в течение пяти суток мы можем отдыхать. Мы ходили по городу, заходили к родным, знакомым или просто отдыхали в комнатах или в тени деревьев парка (современный детский парк). Я успел повидать всех родственников.

Дмитрий Еремеев, начальник особого отдела нашего отряда, попросил меня попытаться узнать, что стало с невернувшимися разведчиками. Я исколесил весь город, но безрезультатно.

В штабе появился мой дядя Сейдамет Бариев. Он собирал подписи партизан, которым он оказывал помощь. Расписался и я. Он заверил это печатью. Надо сказать, сделал умно и вовремя.

Наш политрук на каждого партизана выписал отдельную справку, где было указано: Ф. И. О., с какого времени в отряде, должность и откуда пришел. Мне и моим людям он предложил, чтобы я писал сам. Я поленился и продолжал валяться. Потом очень жалел.

20 апреля нас, партизан Крыма в количестве 3997 человек, выстроили во дворе сельхозинститута. Туда же прибыло руководство автономии, командиры армейских частей. Состоялся митинг, приветствия, поздравления. После этого повели в здание правительства на улице Шмидта, дом номер 3. Там снова состоялся короткий митинг. Выступил глава Крымской автономии Исмаил Сейфуллаев. Также выступили Ямпольский, Македонский и др.

Сообщили, что 3002 партизана передаются в действующую армию. Строем пошли к месту, где сейчас находится Симферопольский городской совет. Тогда на этом месте находился красивый дом, в котором жила сестра моей матери. Ее муж Абдурахман работал в Верховном Совете Крыма, но был репрессирован в 1937 году.

Нам предложили сдать свое оружие. Я с грустью положил автомат Балацкого. Ко мне подошел отец и сказал, что мы пойдем к Эдие и она нас будет угощать. Я подошел к старшему, показал дом, назвал квартиру, и он меня отпустил на один час. Это был не тот дом, где они жили до ареста, а квартирка рядом, в самом конце улицы Горького.