Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

30 марта, в половине второго ночи, меня разбудили резким стуком в дверь. Это был безошибочный признак появления полиции. «Пришло твое время!» – сказал я себе. Открыв дверь, я обнаружил полдюжины вооруженных сотрудников полиции безопасности. Они перевернули вверх дном весь дом и забрали практически все документы и записи на бумаге, которые только смогли найти, включая записи воспоминаний моей матери о нашей семейной истории и мифах нашего племени, которые я недавно начал вести. Я больше никогда их не увижу. Затем меня арестовали без предъявления ордера и отказали мне в возможности позвонить своему адвокату. Полицейские отказались сообщить моей жене о том, куда намеревались отвезти меня. На прощанье я просто кивнул Винни: это было неподходящее время для слов утешения.

Через тридцать минут мы прибыли в полицейский участок «Ньюлендс», который был мне хорошо знаком, поскольку я неоднократно посещал там своих клиентов. Полицейский участок находился в Софьятауне, вернее, в том, что осталось от этого района, потому что некогда оживленный городок теперь превратился в сплошные пустыри и руины от снесенных бульдозерами зданий. В участке я обнаружил несколько моих коллег, которых точно так же среди ночи подняли с постели. В течение всей ночи доставляли новых арестованных, и к утру нас насчитывалось уже сорок человек. Нас поместили в тесном дворике с одной тусклой лампочкой, где крышей было только небо. Дворик был таким маленьким и сырым, что нам пришлось всю ночь провести стоя.

В 7:15 утра нас отвели в крошечную камеру с единственным сливным отверстием в полу, которое можно было прочистить только снаружи. Оно регулярно забивалось, и вонь в камере стояла просто невыносимая. Нам не выдали ни одеял, ни еды, ни циновок, ни туалетной бумаги. Мы протестовали против такого обращения с нами и, в частности, требовали накормить нас. В ответ мы встречали лишь угрюмые возражения. Мы решили, что в следующий раз, когда дверь откроют, мы выбежим в соседний двор и откажемся возвращаться в камеру, пока нас не накормят. Когда мы прорвались наружу, молодой дежурный полицейский испугался и побежал за подмогой. Через несколько минут во двор вошел рослый сержант угрюмого вида и велел нам возвращаться в камеру. «Все – внутрь! – рявкнул он. – Если только вы не сделаете этого, я приведу пятьдесят человек с дубинками, и мы разобьем вам головы!» После ужасных событий в Шарпевиле угроза нам не показалась пустой.

Вскоре к воротам внутреннего дворика понаблюдать за нами подошел начальник полицейского участка, который, приблизившись ко мне, отругал меня за то, что я стоял, засунув руки в карманы. «Как ты ведешь себя с офицером? – закричал он. – Вынь свои проклятые руки из карманов!» Я в ответ засунул их еще глубже, словно вышел на прогулку в холодный день, и сказал, что выну их только в том случае, если нас накормят.

В три часа дня, то есть более чем через двенадцать часов после того, как в полицейский участок было доставлено большинство из нас, нам принесли контейнер с кашей из маисовой муки. Никакой посуды не было. Обычно я счел бы это блюдо непригодным для употребления, но на этот раз мы набросились на контейнер и расхватали его содержимое немытыми руками с таким энтузиазмом, как будто это был настоящий деликатес. После трапезы мы выбрали комитет, который должен был защищать наши интересы. В него вошли Дума Нокве, З. Б. Молете, секретарь по связям с общественностью Панафриканского конгресса, и я. Меня избрали председателем этого комитета. Мы тут же составили петицию с протестом против тяжелых условий нашего содержания и требованием немедленно освободить нас с учетом того, что наше задержание являлось незаконным.

В шесть часов вечера мы получили циновки и одеяла для сна. Словами весьма трудно описать всю мерзость этого постельного белья. Одеяла были покрыты засохшей коркой крови и рвоты, они кишели вшами, паразитами и тараканами, а их зловоние можно было сравнить лишь со смрадом канализации.

Около полуночи нас предупредили, что вскоре нас должны вызвать, однако не сообщили, для чего именно. Некоторые из арестованных обрадовались, ожидая освобождения. Другие были осведомлены лучше. Меня вызвали первым и сопроводили к главным воротам тюрьмы, где перед группой полицейских объявили о моем освобождении. Однако прежде, чем я успел пошевелиться, офицер крикнул:

– Имя!

– Мандела, – ответил я.

– Нельсон Мандела! – заявил мне офицер. – Я арестовываю вас в соответствии с полномочиями, возложенными на меня по законам чрезвычайного положения.

Таким образом, нас вообще не должны были освобождать, однако вновь арестовали в соответствии с законами только что введенного (как мы узнали) чрезвычайного положения. Каждый из нас был освобожден всего на несколько секунд, а затем снова арестован. До введения чрезвычайного положения мы были арестованы незаконно, но теперь – на вполне законных основаниях в соответствии с чрезвычайным положением, которое вступило в силу в полночь. Мы составили служебную записку с просьбой объяснить нам наши права.